Книга Апология Грозного царя. Иоанн Грозный без лжи и мифов - Вячеслав Манягин

Какая мрачная трагедия, какой апофеоз злодейства, какие яркие краски и какая ложь в каждом слове! Ложь, потому что Карамзин не мог не знать иные версии, но сознательно их игнорировал. Единственный достоверный факт во всей этой истории – то, что царевич действительно умер в ноябре 1581 года.

Отцом мифа о «сыноубийстве» был высокопоставленный иезуит, папский легат Антоний Поссевин. Ему принадлежит и авторство политической интриги, в результате которой католический Рим надеялся с помощью польско-литовско-шведской интервенции поставить Россию на колени и, воспользовавшись ее тяжелым положением, вынудить Иоанна подчинить Русскую Православную Церковь папскому престолу. Однако, царь повел свою дипломатическую игру и сумел использовать Поссевина при заключении мира с Полыпей, причем избежал уступок в религиозном споре с Римом.

Хотя историки и представляют Ям-Запольский мирный договор как серьезное поражение России, надо сказать, что стараниями папского легата фактически Польша получила обратно только свой же собственный город Полоцк, отнятый Грозным у Сигизмунда в 1563 году. После заключения мира Иоанн даже отказался обсуждать с Поссевиным вопрос об объединении церквей – он ведь и не обещал этого. Рим сам, ослепленный своей извечной мечтой о господстве над миром, обманул себя и лишь напрасно, по словам поляка Валишевского, «принес в жертву интересы своей польской паствы».

Провал католической авантюры сделал Поссевина личным врагом Иоанна. К тому же, иезуит прибыл в Москву через несколько месяцев после смерти царевича и «ни при каких обстоятельствах не мог быть свидетелем происшествия».

Что касается сути самого события, то, как замечает Кобрин, «смерть наследника престола вызвала недоуменную разноголосицу у современников и споры у историков». Версий смерти царевича было достаточно, но в каждой из них основным доказательством служили слова «быть может», «скорее всего», «вероятно» и «будто бы».

В комментариях к приведенной выше цитате из Карамзина М.В. Иванов пишет: «Иван Грозный убил сына при иных обстоятельствах. Однажды царь зашел в покои сына и увидел его беременную жену одетой не по уставу: было жарко и она вместо трех рубах надела только одну. Царь стал бить невестку, а сын – ее защищать. Тогда Грозный и нанес сыну смертельный удар по голове».

Подобной версии придерживался и Валишевский: «Иван будто бы встретил свою невестку во внутренних покоях дворца и заметил, что ее костюм не вполне соответствовал требованиям приличия. Возможно, что при своем положении она не надела пояса на сорочку. Оскорбленный этим царь-игумен ударил ее с такой силой, что в следующую ночь она прежде времени разрешилась от бремени. Естественно, что царевич не воздержался от упреков по адресу царя. Грозный вспылил и замахнулся посохом. Смертельный удар был нанесен царевичу в висок».

Кобрин признает настоящий рассказ самым правдоподобным: «Похожа на правду, но не может быть ни проверена, не доказана другая версия: царевич заступился перед отцом за свою беременную жену, которую свекор «поучил» палкой…».

Только один вопрос: с каких пор можно признавать человека виновным в убийстве на основании версии, которую нельзя «ни проверить, ни доказать», даже если она и «похожа на правду»?

Уже в данной, так сказать «бытовой» версии, можно увидеть ряд мелких, но характерных при даче ложных показаний несоответствий. «Свидетели» путаются. Первый говорит, что царевна одела лишь одно платье из трех полагающихся из-за жары. Это в ноябре-то? Тем более что женщина в то время имела полное право находиться у себя в покоях только в одной сорочке, служившей домашним платьем.

Другой автор указывает на отсутствие пояска, что, якобы, и привело в бешенство Иоанна, случайно встретившего невестку во «внутренних покоях дворца». Эта версия совершенно недостоверна хотя бы потому, что царю было бы очень сложно встретить царевну «одетой не по уставу», да еще во внутренних покоях. А по остальным дворцовым палатам даже полностью одетые дамы тогдашнего московского высшего света не расхаживали свободно.

Для каждого члена царской семьи строились отдельные хоромы, соединенные с другими частями дворца довольно прохладными в зимнее время переходами. В таком отдельном тереме и проживала семья царевича. Распорядок жизни царевны Елены был таким же, как и у других знатных дам того века: после утреннего богослужения она отправлялась в свои покои и садилась за рукоделье со своими прислужницами.

Знатные женщины жили взаперти, «как в мусульманских гаремах», а «царевны были самыми несчастными из них». Проводя дни в своих светелках, они не смели показаться на людях и, даже сделавшись женою, не могли никуда выйти без позволения мужа, даже в церковь, а за каждым их шагом следили неотступные слуги-стражи. Помещение знатной женщины находилось в глубине дома, куда вел особый вход, ключ от которого всегда лежал у мужа в кармане. На женскую половину терема не мог проникнуть никакой мужчина, «хотя бы он был самым близким родственником».

И, наконец, в дворцовых переходах зимой царили жуткие сквозняки и холод, которые никак не подходили для прогулок беременной женщины в одной сорочке.

Таким образом, царевна Елена находилась на женской половине отдельного терема, вход в которую всегда заперт, а ключ находится у мужа в кармане. Выйти оттуда она могла только с разрешения супруга и в сопровождении многочисленных слуг и служанок, которые наверняка позаботились бы о ее приличной одежде. К тому же, Елена была беременна и едва ли ее оставили бы без присмотра. Ввиду всего вышеперечисленного ясно, что единственной возможностью для царя встретить невестку в полуодетом виде – выломать запертую дверь в девичью и разогнать боярышень и сенных девушек. Но такого факта история в полной приключениями жизни Иоанна не зафиксировала. Поэтому можно полностью согласиться со словами митрополита Иоанна (Снычева) о том, что нелепость вышеприведенной версии уже с момента ее возникновения была так очевидна, что потребовалось облагородить рассказ и найти более достоверный повод и мотив убийства.

Так появилась другая сказка в изложении Карамзина – версия «политического сыноубийства». Но она оказалась еще более бездоказательной, чем предыдущая. «Порой находят разные политические причины этого убийства. Еоворят, что царь боялся молодой энергии своего сына, завидовал ему, с подозрением относился к стремлению царевича самому возглавить войска в войне с Речью Посполитой за обладание Ливонией. Увы, все эти версии основаны только на темных и противоречивых слухах», – словно вторит владыке Иоанну Кобрин. Не согласен с политической версией и Валишевский.

И действительно, противоречий в ней не меньше, чем в «бытовой». Чего стоит только один факт: весь эпизод у Карамзина строится на недовольстве царевича, страдающего за Россию и читающего на лицах (!) бояр, а может быть слышащего всеобщий ропот «во время переговоров о мире». Если верить Карамзину, царевич выражает недовольство каких-то слоев общества ходом русско-польских переговоров, так сказать, возглавляет оппозицию точке зрения царя на условия заключения мирного договора. Но все источники свидетельствуют, что царевич умер в ноябре 1581 г., а переговоры с Польшей начались 13 декабря 1581 г., то есть, почти через месяц после смерти царевича. Как можно быть недовольным ходом переговоров, которые еще не начались, историки умалчивают.