Книга Финальный аккорд - Кевин Алан Милн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Теперь моя очередь проведать маму? – взволнованно спросила Хоуп и спрыгнула с дивана ко мне на руки.
– Мне очень жаль, дорогая. Врач говорит, сейчас только папа может ее видеть.
Я не хотел ей лгать. Но что хуже: сказать восьмилетнему ребенку, что врач не разрешает ей увидеть мать, или позволить ребенку запомнить на всю жизнь кусок изуродованной плоти, который совсем не похож на ее маму?
Я повернулся к Стюарту и Хизер.
– Вы не возражаете, если отвезете Хоуп обратно домой? Я не знаю, как долго это продлится, но вы сделаете мне большое одолжение, если сможете просто присмотреть за ней какое-то время.
– Конечно, – произнесла Хизер.
– Абсосмурфли, – добавил Стюарт, пытаясь поднять настроение детей, пародируя Смурфа.
После того как они ушли, я перекусил в кафетерии, а затем вернулся в комнату Анны, где в течение пяти часов наблюдал, как поднимается и опускается ее грудь. Время от времени я говорил с ней, чтобы проверить ее реакцию. Например, я говорил: «Анна, я здесь» или «Ты слышишь меня? Пожалуйста, просто постарайся услышать меня». Однажды я даже закричал, из-за чего в палату прибежали две медсестры, чтобы узнать, что случилось. Но, несмотря на все это, она ни на дюйм не шевельнулась.
Если не считать методичного дыхания ее легких, она лежала совершенно неподвижно. В три часа пришел новый начальник смены и сообщил, что ко мне пришли и ждут в зале ожидания.
– Кто?
– Она не сообщила свое имя.
Я зашел за угол и прошел обратно по коридору в зал ожидания. Какая-то женщина, лет двадцати с небольшим, подняла на меня глаза. У нее была ямка на подбородке, опухшая губа и темно-синие круги под обоими глазами, но все же у нее было красивое лицо. В какой-нибудь другой день, я даже не сомневался, она была бы энергичной и самоуверенной, но сейчас она походила на испуганного котенка. Девушка с трудом сглотнула, потом встала и сказала:
– О, вы…
– Итан Брайт.
Прежде чем она произнесла другое слово, руки девушки задрожали, а глаза наполнились влагой, превратив их в глубокие омуты.
– Пожалуйста… скажите мне, что вы не связаны с Хоуп Брайт.
– Я ее отец. Откуда вы знаете Хоуп?
Она закрыла рот и нос обеими руками. Слезы хлынули у нее из глаз и потекли по щекам.
– Ой… неее-т, – горестно всхлипнула девушка. Несколько секунд она изо всех сил старалась восстановить дыхание. Когда она перестала задыхаться, то опустила руки. А когда наконец прекратились всхлипывания, она собралась с силами и сказала: – Я Эшли… Эшли Мур. Я проходила педагогическую практику в классе Хоуп. Я… та самая… кто…
Я пытался сохранять спокойствие.
– Кто врезался в мою жену?
Девушка с раскаянием кивнула, и после этого наступило долгое неловкое молчание. Я не был готов к разговору с обидчиком жены, поэтому просто стоял и смотрел, ожидая, что она что-то скажет. Девушка тоже неотрывно смотрела на меня, но продолжала молчать. Наконец, я больше не смог это переносить.
– Мне надо возвращаться к жене. Вы что-то хотели?
Ее румяные щеки начали заливать слезы. Когда она кивнула, все они скатились вниз.
– Я хотела… сказать, что я… действительно сожалею о случившемся.
Эшли так сильно плакала, что я был удивлен, как она вообще смогла выдавить из себя эти слова.
– Это все?
Эшли кивнула. Ее тушь стекала с век широкими полосками. Она осторожно стерла слезы тыльной стороной ладони, пытаясь сохранить то, что осталось от макияжа. По причинам, которые я не могу объяснить, когда я услышал, как молодая женщина использовала слово «сожалею», извиняясь за тот вред, который причинила, мне это слово показалось до смешного неподходящим. Никакое количество сожалений никогда не загладит то, что она сделала с нашей семьей, и я хотел, чтобы девушка знала это.
Поэтому я откашлялся и самым милым и спокойным голосом, который сумел найти, сказал:
– Честно говоря, я не хочу это слышать. И меня не волнует, что вы знаете мою дочь. Правда, не волнует.
Я быстро добрался до своего кошелька в заднем кармане джинсов, открыл его, чтобы была видна фотография Анны, и поднял фото к лицу Эшли.
– Ты знаешь, кто это?
Я чувствовал, как у меня поднимается температура.
– Ты когда-нибудь разговаривала с ней, когда она забирала Хоуп из школы? Ты помнишь ее лицо? Ну, я могу обещать тебе, что если бы ты прямо сейчас зашла в ее палату, то ты не узнала бы ее. После того, что ты с ней сделала, даже я не узнал ее.
Лицо Эшли было белое, как полотно. Она таращила глаза на фотографию, словно видела привидение.
– Скажи мне, – сказал я, теперь с трудом скрывая злость в голосе, – что такого важного случилось, что ты не смогла подождать с отправкой злосчастного сообщения? О, мой бог, тебе писал твой лучший друг? И представляешь, из-за глупости, которую ты совершила, теперь мой лучший друг, с которым я хотел провести всю жизнь, лежит в коме в конце коридора. Почему бы тебе не написать своим дружкам и не рассказать об этом!
– Это был друг, – она запнулась. – Он прислал мне эсэмэс…
– Настолько важную, что ты не могла подождать пять минут, чтобы послать ему ответ?
После этих слов Эшли отказалась от попытки поговорить со мной. Испуганный котенок был загнан в угол ротвейлером. Эшли была готова сбежать. Одним быстрым движением она схватила сумочку с дивана, закинула ее на плечо и в слезах выбежала из комнаты. Но она не успела сделать и двух шагов вниз по коридору, когда наткнулась на кого-то еще, кто шел ей навстречу. Прозвучал громкий шлепок! После которого последовало еще одно скорбное «извините».
– Все хорошо, юная леди, – прозвучал ответ. Мое сердце екнуло. Я знал этот голос слишком хорошо и был немного смущен при мысли, что мужчина, возможно, услышал мою маленькую тираду. Когда я обернулся, он уже стоял внутри помещения, сгорбившись от возраста и опираясь на трость, которая поддерживала его вес. Он выглядел немного меньше, чем в прошлый раз, когда я видел его, словно гравитация притянула его вниз. Он не сказал ни слова. Ему и не надо было. Я умел читать по лицу дедушки Брайта так, словно я читал книгу.
По тому выражению разочарования, которое я увидел на лице деда, я догадался, что он слышал конец моего разговора с Эшли Мур. Я и прежде много раз видел этот особый взгляд. Например, когда его вызвали в школу в мой первый год обучения по той причине, что я запустил тарелку, гнущуюся от картофельных шариков с кетчупом, в здоровенного старшеклассника в ответ на то, как он назвал одного из моих закадычных друзей. Или тогда, когда он поймал меня за чтением личной медицинской карты больного, которую он держал дома. Это была карта на одного параноидального шизофреника, который только и делал, что рассказывал постоянным посетителям библиотеки, что сырный завод Тилламук на самом деле был скрытым ядерным объектом.