Книга Вена Metropolis - Петер Розай

Поначалу возникла само собой разумеющаяся идея — попытаться стать партнерами Лейтомерицкого в его торговле автомобилями и во всем, что с этим было связано. Он, к примеру, включил в сферу своих деловых интересов и туристический бизнес, весь туризм вообще. Возможно, здесь найдутся точки соприкосновения? Все, что Лейтомерицкий сказал по этому поводу той ночью, держа бокал шампанского в руке и облокотившись на стойку бара, было: «Вы отлично подходите друг к другу, вы оба!»

С Лукасом он все же сошелся потом поближе, на почве игровых интересов.

Чем старше становился Лейто, тем больше его интерес перемещался от женщин к игре. Он по-прежнему еще неплохо выглядел, этот Лейтомерицкий, — в чем-то даже лучше, чем прежде. Фигура его весьма округлилась и посолиднела, отвислый живот выпирал из-под одежды, плечи пиджака из тончайшего сукна подбиты ватой, лицо красное, налитое изнутри кровью, а снаружи будто залитое воском или каким-то другим прозрачным материалом и запечатанное от любых внешних воздействий.

Глаза у Лейто были большие и сумрачные, и они, равно как и дряблые мешки под глазами, вполне соответствовали его носу, который с годами рос и рос и теперь торчал как клюв, огромный и жуткий, бросающийся в глаза.

На голом черепе его то тут, то там еще встречались редкие завитушки рыжеватых, седых и серо-стальных волос. Голова его была постоянно окутана облаком сигаретного дыма, который Лейто время от времени разгонял рукой.

Он по-прежнему отлично танцевал. По-прежнему приятно было наблюдать, как он танцует с хорошей партнершей. И если раньше танец был для него чаще всего мостиком, ведущим к женщине в постель, то теперь он был лишь привычкой и стилем, его отличавшим. Ничего лучше ему не приходило в голову.

— С чего ты связался с этим маменькиным сынком? — спросил он Лукаса. Он имел в виду конечно Георга, и Лейтомерицкий произнес эти слова очень громко, чтобы пробиться сквозь шум, создаваемый музыкой и танцующими парами. Он наклонился к Лукасу: — Ты, — собственно, ты вполне мог бы быть моим сыном.

Лукас махнул зажатой в руке банкнотой, подзывая барменшу, — он терпеть не мог панибратских излияний, — однако Лейто перехватил его руку, давая понять, что заплатит за обоих сам.

— Они запишут на мой счет, — сказал он, с трудом ворочая языком. — У меня есть сын, — продолжил он. Он произнес эти слова так тихо, что Штепаник потом спрашивал себя, не почудилось ли ему это. — Но он меня и знать не желает!

Одному они у него все же научились: если раньше политику они в своих головах и планах рассматривали всего лишь как величину, заслуживающую учета, то теперь с подачи Лейтомерицкого они в этом еще более укрепились. Для них политика была словно погода. Что касалось Лейтомерицкого, то он, с одной стороны, рассматривал политику как кулису для своих дел и, следовательно, как нечто вполне предсказуемое. С другой же стороны, она, в общем и целом, была вопросом судьбы, была связана с божьим промыслом, с чем-то таинственным и устрашающим, что приходилось просто принимать, против чего невозможно было восстать и с чем лучше всего было не связываться вовсе.

Лейто и Лукас рука об руку, под кренделек, спускались, пошатываясь, по ступеням лестницы на выходе из казино в Бадене. Их этим вечером давно уже вежливо попросили из игрового зала, галстуки у обоих давно сползли на бок. Оба они проигрались в пух и прах.

— Ты мне нравишься. Ты мне нравишься! — все повторял Лейто, хватаясь за Лукаса. — Береги себя!

В парке на посыпанной гравием дорожке Лейтомерицкий застыл как вкопанный. В призрачном свете уличного фонаря Лукас увидел, как у Лейто по щекам потекли слезы.

Глава 4

Однажды вечером Георг неожиданно встретил Клару. Это было в Народном саду, в танцевальном кафе-павильоне, на закрытой вечеринке. Клара сидела на обтянутой плюшем скамеечке в фойе, вокруг нее — расфуфыренные молодые девчонки и лощеные франты, богатые или ищущие своего счастья, и гляделась в маленькое ручное зеркальце. Георг узнал ее сразу. Она поначалу несколько смешалась, когда заметила на себе его пристальный взгляд, потом широко и сердечно улыбнулась ему и сказала: «Ну и как?!»

Говоря по правде, Георг, увидев Клару, поначалу ускорил шаги, чтобы поскорее исчезнуть. Потом он развернулся и медленно подошел к ней.

Возможно, Клара увидела его еще раньше и лишь для маскировки вынула зеркальце из сумочки?

Некоторое время спустя, выпив в полутемной нише танцзала по бокалу вина, они вышли в Народный сад и пошли по дорожке в сторону центра города, и Клара при этом разливалась смехом, вела себя раскованно и болтала без умолку, прижимаясь к Георгу, а потом вдруг остановилась и показала на звезды в небе: «Красота, правда ведь?» — и они вновь обрели друг друга.

Была ранняя весна, их окружал теплый ласковый вечер, погруженный в легкую дымку тумана, редкие звезды были широко разбросаны по небу.

— Видны только самые яркие, — сказала Клара, — те, что светят сильнее всех.

Георг рассказал ей о своей фирме, о своих делах, — он рассказал ей и о том, о чем как раз сейчас думал и что ей, как он полагал, будет интересно.

— А я все еще учусь, — сказала Клара, — только не спрашивай меня, чему.

— Приходи к нам на собеседование! — сказал Георг.

Конечно же, решающим было обстоятельство, что Георг когда-то — много-много лет назад, как ему показалось, хотя на самом-то деле прошло всего лет пять, — что он ее тогда, как он сам про себя выразился, очень уважал: и хотя он тогда не овладел ею как женщиной, ему все же представлялось, что он как будто возвращается в привычную колею, в объятия прежней возлюбленной, да, возлюбленной, которая ему когда-то слегка поднадоела. Но он к ней привык, и в ее присутствии, при взгляде на нее в нем вновь что-то загорается, неяркий, ненадежный свет, свечение, о котором нельзя точно сказать, что оно такое: вспышка приязни или всего лишь воспоминание о прежней привязанности, сладостное, обманчивое и, в конечном счете, лишенное содержания.

С некоторым удивлением Георг в этот первый вечер в Народном саду отметил, что Клара по-прежнему выше его ростом. Всего сантиметра на три, но выше. Как прежде! Ее узкие ладошки и запястья, выглядывавшие, как ему представилось, как маленькие зверьки из рукавов ее пиджака, выглядели болезненно. Хотя вообще-то она совсем не выглядела больной и слабой, наоборот, скорее сильной. Не слишком симпатичной и несколько шумной. Она много смеялась, и смех ее звучал теперь не так, как раньше. Он не смог бы сказать сразу, как она смеялась раньше. Но иначе, это точно.

А еще он удивился, когда заметил две складки у ее губ, справа и слева. Эти губы были ему так знакомы! Как часто он не просто смотрел на них, а изучал их со всей страстью: для него они были все равно что отдельное тело, отдельная часть земли, нечто, что существует само по себе, по собственным законам столь же явственно, как вишни или яблоки, свисающие с ветки. Как радуга на небе.

— Что ты смотришь на меня так? — спросила Клара и остановилась.