Книга Слепое пятно - Виктор Ночкин

Без пяти двенадцать военные вышли к нам. Одновременно с трех сторон, и тут же гул вертолёта стал явственней — машина также приближалась. Я спустился с бетонных плит, Вандемейер поднял руку и несколько раз махнул военным. Его оранжевый комбинезон отлично выделялся на сером фоне.

Военные были экипированы по всем правилам, в броне, массивных шлемах и масках. Маски, впрочем, болтались под подбородками на ремешках. Более массивную снарягу я наблюдал разве что у долговцев. Оружия у военсталов было столько, что моему жалкому дробовику, ручаюсь, стало стыдно за неказистый собственный вид. И держали они автоматы обращенными к нам, только стволы опустили. Суровые ребята, просто загляденье.

Офицер, рослый парень, представился:

— Старший лейтенант Сивушов, первый отряд военных сталкеров. Доктор Вандемейер? Кто с вами?

К моей радости, Дитрих не набросился на военного и не стал требовать отдать честь и назвать личный номер.

— Я Дитрих Вандемейер, — потом кивок в мою сторону, — мой ассистент. Документы?…

Рыжий полез за пакетом с верительными грамотами, но Сивушов только рукой махнул — мол, не надо, все в порядке.

Я протянул дробовик бойцу. Зачем мне оружие? Мы под охраной доблестных вооруженных сил.

— А это пленный? Знакомая морда.

Старлей потыкал пальцем в ПДА, подключаясь к базе данных… наконец объявил:

— Чингаев Василий Георгиевич. Ого!

Офицер улыбнулся. Впрочем, лицо, наполовину скрытое маской, от этого не стало приветливей.

— Дорогой Василий Георгиевич… Слышишь, Чингачгук? Ты дорогой. За Василия Георгиевича нам положена премия. Доктор, вы сделали за нас работу, спасибо. Если могу чем-то отблагодарить, скажите.

Вообще-то я бы предпочёл, если бы военные не стали пускать дело на самотёк, мол, «если могу чем-то отблагодарить»… Что значит «если»? Премиальные пополам — без всяких «если», это было бы по-товарищески. Но я помалкивал, да на меня никто и не глядел. Военные отлично понимали, кто я такой, и, если бы нам выпало встретиться в иных обстоятельствах, мне бы туго пришлось. Хотя за меня премии не назначено, конечно… я же не вождь краснокожих.

— Можете меня отблагодарить, если соберете информацию по заброшенному объекту к востоку отсюда, — не растерялся Дитрих. Рационально мыслит! — Я скину вам координаты.

— Нет вопросов! — кивнул Сивушов. — Если объект не секретный, постараюсь разузнать.

Последние слова старлея потонули в нарастающем гуле — приближался вертолёт. Эта машина приняла на борт нас с Дитрихом да двоих бойцов. Остальные с Сивушовым и пленным остались на месте. Сквозь шум винтов я не слышал, приближается ли второй вертолёт, но, вероятно, тот уже был на подлёте.

Сперва мы взяли курс на север, только потом вертолёт стал забирать к западу — в направлении Янтаря. Не знаю, почему такой маршрут, видимо, какие-то из образований Зоны затрудняют полет, и потому вертолётчики выбирают не прямой маршрут.

Интересное ощущение — глядеть сверху, как стремительно проносятся знакомые пейзажи, узнавать исхоженные вдоль да поперек места: развалины, приметные деревья, пустоши, усеянные проплешинами аномалий… По земле-то приходится идти медленно, с оглядкой, останавливаться, сверяться с показаниями приборов, иногда и болты кидать в подозрительные места. Этот полёт показался мне ещё более странным, чем поездка в «Малыше» с Химиком. Сверху все выглядит иначе… как-то обманчиво мирно, что ли. С одной стороны, никаких загадочных завываний ветра, никаких тресков аномалий… только мощный внушительный гул винтов. Даже стадо кабанов, пробирающееся по редколесью, кажется игрушечным и вовсе не опасным. Сверху все спокойно, но и теперь не покидает постоянное ощущение отложенной беды, которое не отпускает ни на миг, пока крадёшься по Зоне пешим порядком.

Вдали стали подниматься высокие строения, но гуда мы не полетели, пилот наконец свернул круче к западу, машина качнулась, ложась в пологий вираж… Потом показался новый лагерь учёных, укрепленный по всем правилам военного искусства. Старая-то база погибла, теперь учёных охраняют военные, и внешне все выглядит как армейский объект: бруствер, забор, вынесенные наружу ряды колючей проволоки… И ещё — сверху очень хорошо видны туши мутантов вокруг границ лагеря — как по мне, довольно далеко от периметра. То ли там минные поля, и звери на минах подорвались, то ли часовые так развлекаются, но мёртвых тел очень много, кое-где громоздятся друг на дружку… Ещё бы, бойцы не покупают патроны на свои кровные. Это нашему брату приходится задумываться о стоимости боеприпасов.

Вертолёт пошел на посадку в сотне метров от границы базы. Мы спрыгнули в рыжую траву и, пригибаясь, побежали в сторону. Сопровождавшие нас бойцы держались справа и слева, то ли охраняли от Зоны, то ли нас самих стерегли, чтоб мы чего не выкинули. Меня это положение заставляло нервничать. Но это уже мое личное — неловко себя чувствую в Зоне, когда рядом военные.

Высадив нас, машина поднялась и стала набирать высоту — освобождала площадку для второго вертолёта, а мы двинулись по хорошо утоптанной и наезженной грунтовой дороге к воротам. Колеи описывали широкие дуги, петляли вправо и влево, и мы не отклонялись ни на шаг в сторону, наверняка обочины заминированы. Впрочем, Янтарь — уже достаточно опасная территория, здесь никакие предосторожности не лишние.

Профессор Головин оказался седым коренастым мужчиной, одет он был в халат, явно претендующий на звание белого. Явно, но безуспешно.

Учёные — странные люди, Вандемейер ещё ничего — близок к народу, так сказать, во всяком случае, одевается прилично. А Головину бы лучше носить тёмное, раз уж он одежду не стирает. Но вслух я этого говорить не стал, чтобы не портить торжественности момента. Головин кивнул бойцам, те испарились, а профессор обернулся к нам и торжественно объявил:

— Доктор Вандемейер? Добро пожаловать! Милости прошу, так сказать, к нашему шалашу…

Не знаю, догадывался ли Вандемейер, а я сразу понял — наши затеяли торжественное застолье, чтобы не ударить в грязь лицом перед иностранным гостем. Сейчас будет традиционная пьянка. Головин тем временем обратил внимание на меня.

— Ваш ассистент? Он говорит по-русски? Прикидывается, что ли, дурачком? Или сталкеров никогда не видел? Я до сей минуты был совершенно уверен: на мне разборчиво написано, что я прекрасно говорю по-русски и не брезгую ненормативной лексикой. Вот прямо поверх грязного комбинезона и написано. Такенными буквами, пламенными письменами. Однако Головин вроде не шутил. Я тоже ответил серьезно:

— Гораздо лучше у меня получается по-русски молчать. Профессор, я, как лицо, ответственное за состояние здоровья господина Вандемейера, предупреждаю заранее: пить ему противопоказано.

— Учтём! — засмеялся Головин. — Но ведь сталкеры не пьют, а с радиацией борются, верно?

Улыбка у чудака была вполне располагающая, да и потом, подумалось, чего я так негативно настроен? Пригласили в гости, угощают… Похоже, мизантропия Вандемейера меня заразила. Профессор повёл нас по лагерю. Вообще-то мне здесь понравилось, военных почти не видно, да и те, что встретились, вели себя примерно. Наверное, учёные всё-таки пользуются кое-каким авторитетом. Мы прошли между сборных металлических ангаров. Я такие штуки видел не раз — по идее, светлые металлические поверхности должны сиять, к тому же оборудование здесь наверняка новое, лагерь же совсем недавно перенесли. Однако агрессивная атмосфера и ядовитые дожди сделали свое дело — округлые скаты потемнели и покрылись неопрятными пятнами. За лабораторными отсеками был установлен другой ангар, бытового назначения, туда нас и привел Головин. Внутри уже накрыли стол — шикарный, по местным условиям. Больше, конечно, консервированных продуктов, но всё качественное, баночки аккуратно открыты, а хлеб свежий, не галеты. И, разумеется, водка. Головин представил своих коллег: маленького азиата Галиева, тощего долговязого Коновлева и румяного седого толстяка по фамилии Серчев. Возможно, балканец, но по-русски болтал не хуже меня, как я убедился, когда после первых торжественных тостов началась беседа.