Книга Ключ. Последняя Москва - Наталья Громова

Популярные еще до революции мистические общества и объединения теперь – в поисках новой веры – становились очень распространенными среди интеллигенции.

Разрыв ткани времени обнажал бездну, из которой появлялись как разнообразные «рыцари-розенкрейцеры», как, например, знаменитый в Москве поэт-импровизатор Борис Зубакин, так и последователи Рериха с их поиском Шамбалы. Как, впрочем, и многочисленные группы любителей оккультного знания, куда входили многие актеры, режиссеры, историки, искусствоведы. К несчастью, из той же бреши вылезли и огэпэушники, которые или сами вошли в эти объединения, или завербовали часть членов мистических обществ, тем самым снова и снова губя любое возникающее духовное движение.

Потом почти всех членов этих сообществ арестовали.

А.А.С

Один из таких «мистиков» попал на страницы дневника Ольги Бессарабовой под инициалами А.А.С., и я долго ломала голову над тем, кто же это мог быть. Ольга писала, что ее подруги по кружку «Радость», бывшие воспитанницы Варвары Григорьевны, попали под влияние мистических идей.

«Наконец Таня и Женя познакомили меня с А.А.С., – отмечала она в записи. – Они обе рекомендуют меня. Я шла к нему очень приготовленная на хорошее впечатление. Но такое смутно нехорошее что-то почудилось мне – сама не знаю где, в чем и почему. Душа не приняла. Не знаю даже, чего не приняла.

Не понравились его руки, искривленные, с расширенными плоскими концами пальцев. Не форма, а какое-то неприятное выражение рук – не то хищное, не то еще хуже. И тусклые, поблескивающие глаза. Потом – вот уж это совсем не могу объяснить и даже понять сама – я испугалась (не испугалась, а мне стало неприятно) чего-то густого и темного. Мне захотелось за руки вывести моих милых подруг из этого какого-то подвала, вроде подполья, где мыши, крысы, пауки. А комната самая обыкновенная и даже светлая. Хотелось все время уйти как можно скорее. <…>

…А я осталась было у Добровых, но очень поздно вечером (после 12 часов) за мной пришла Таня и увела меня к себе. Полчаса говорили о том, что может перевернуть и направить в другую колею всю мою и ее жизнь. Женя, кажется, ушла уже с головой. …Я прямо сказала Тане о своем смутном, неприятном впечатлении и даже про „густое и темное“. <…> Тут мы почему-то обе рассмеялись, и я показала „выражение его рук“ и представила „тусклоту и блёстки“ его глаз, и две-три интонации его голоса, и два-три движения головой. …И еще Таня с удивлением сказала, что в моих гротесках, изображающих А.А.С., он „до ужаса похож“».

В дневнике была приписка, сделанная на полях позже:

«1942 год. Этот человек – искатель Нового Бога, с учетом добрых дел и прочее, – оказался провокатором, на мистику ловившим и погубившим целый круг молодежи. Таня не вошла в его паутину, а Женю спасло в то время только нервное расстройство, а то погибла бы и она».

По разным косвенным признакам я нашла имя этого человека в книге «Поэзия и проза российских тамплиеров».

Им оказался знаменитый искусствовед, профессор МГУ, который никогда не арестовывался и дожил до 1977 года. Звали его Алексей Алексеевич Сидоров.

Считалось, что этот человек еще до революции был посвящен в масоны и стал членом Ордена. В 1927 году был послан на работу в музеи Австрии и Германии, в это же время начинались чистки в ГАХНе, где он работал. Он собрал огромную коллекцию книг, рукописей и рисунков, связанных с мистикой и эзотерикой. Там же было огромное собрание эротических рисунков. Он был окружен молодежью, особенно впечатлительными девушками, которые летели в его сети, как бабочки на свет.

У него был замечательный брат – о. Сергей Сидоров, который четырежды арестовывался, а в 1937 году был расстрелян на Бутовском полигоне. Но это никак не повлияло на судьбу Алексея Сидорова.

Его племянница вспоминала: «…годы войны: темные улицы, окна, забитые фанерой, холод, ноги, стынущие в рваных туфлях, вечное чувство голода… Тогда я была студенткой Московского горного института. И как окоченевшими руками звонила я в квартиру дома в Большом Афанасьевском переулке, где в сороковые годы жил Алексей Алексеевич. Дверь открывала его жена в экстравагантном халате, румяная, с блестящими карими глазами, полная, статная. После веселых удивленных восклицаний вела она меня в комнату, где среди шкафов и книжных полок до потолка стоял стол, покрытый вышитой скатертью, где сияла высокая лампа под шелковым желтым абажуром, где все дышало таким сытым благополучием… Я прятала свои невозможные ноги в мокрых разорванных туфлях под кресло, и мне давался чай с какими-то невиданными крендельками и колбасой, каких я и не встречала в магазинах. Начинался милый разговор о новых книгах, о поэзии… Я была голодна как волчонок, но старалась есть, соблюдая приличия, и никогда не просила о помощи. Другие люди, прежде всего мои товарищи студенты, помогли мне окончить институт, но Алексей Алексеевич не дал за все годы ни рубля».

А.А.С. получил в свое владение библиотеку Владимира Соловьева и полное собрание книг Блаватской. Но его занятия мистикой не дали ему покоя. Когда его брат, гонимый священник, приходил к нему между ссылками, он жалел благополучного и самоуверенного Алексея Алексеевича, прекрасно понимая, чем оплачено такое его благополучие.

В конце тридцатых годов А.А.С. официально отрекся от своего брата священника.

На склоне лет А.А.С. самому выпали тяжкие испытания. У него заболела и умерла жена, и когда он, уже будучи стариком, вновь женился, то внезапно умерла и третья его жена. Так и ушел он из жизни – больной и одинокий.

Эта история снова возвращала к сюжетам о Каине и Авеле.

Разрыв ткани времени, слом эпох вызывал к жизни сюжеты, похожие на притчу.

Непоминающие

Брат А.А.С., о. Сергей Сидоров, относился к типу обычных молодых людей, которые до революции вели жизнь просвещенных интеллигентов, учившихся в университете, ходивших по театрам и концертам, обсуждавших книги. Новое время неожиданно сделало таких, как он, – мучениками, подобными первохристианам. Как такое могло случиться?

Таким же стал и его близкий друг, Михаил Владимирович Шик – о. Михаил, человек, духовно и дружески близкий как Ольге Бессарабовой, так и Варваре Григорьевне Малахиевой-Мирович.

Наталья Шаховская. 1910

Михаил Владимирович Шик появляется в дневниках Ольги Бессарабовой еще в 1915–1916 годах. Тогда она лежала в больнице, а он вместе с Варварой Григорьевной Малахиевой-Мирович навещал ее.

Олечка писала, что от Михаила идет волна доброты и понимания. Когда-то Варвара Григорьевна была домашней учительницей его сестры. Они жили в огромной квартире на Арбате. Еще гимназистом он полюбил Варвару Григорьевну, которая была старше его на восемнадцать лет. Юношеская любовь Михаила длилась почти десятилетие. После череды разочарований и кризисов Варвара Григорьевна приняла ее – эта любовь стала для нее настоящим спасительным якорем. Некоторое время они даже были вместе.