Книга Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

— Оборотись, княже! — и этим предупредил Ярослава и его гридей. Те стали поворачивать коней. Одно литовское копье отбил Василий своим щитом. Другое пронзило грудь его коня. Но конь не повалился, а встал на дыбы, поднятый шпорами хозяина. Третье копье ударило в скрепу бармицы, рассекло ее и выбило верного меченошу из седла. Четвертое копье пришлось уже в щит княжескому гридю, успевшему повернуть коня вполоборота к ворогу. Но князь Ярослав был спасен. Как верные псы набросились на литовцев ближние княжеские гриди и бояре. И двух минут не прошло, как изрубили их в куски. А русская конница тем временем смяла последний литовский отряд у околицы и уже гнала литву по полю, освобождала полонянников и начинала потрошить литовский кош.

Князь Ярослав Всеволодович остановил коня, привстал на стременах и осмотрелся окрест. Русская конница уже отогнала литву на две версты от Усвят. Сопротивления не было. Литва ударилась в бега. Весь литовский обоз достался русичам. Тысяч шесть или семь русских полонянников были вызволены из холопства и неволи. Усвяты горели, но пожар уже начали тушить. К Ярославу подъехал торопецкий боярин и, утирая чьей-то разодранной рубахой пот на челе и кровь на кольчуге, дрожавшими губами поведал, что князь их Давыд погиб от литовских стрел на дороге у въезда в слободу. Князь Ярослав тяжело вздохнул, перекрестился и, нахмурив брови, пожелал убиенным Давыду, Василию и всем русичам, ныне живот свой положившим, Царствия Небесного.

В этом бою с князем Давыдом легло не менеее двухсот торопецких и сорока новгородских воев. Потери были немалые. К вечеру сочли всех. Переславцев и дмитровцев полегло более двухсот пятидесяти человек. В московском полку недосчитались девяноста шести кметей и одного боярина. Новоторжцы потеряли сто тридцать три кметя и десятерых гридей, дравшихся при князе Владимире у храма с конной литвой. Но уже и литве досталось. Триста с лишним человек было изранено, подобрано после боя или сдалось. Всех их ожидали кого холопство и неволя, кого выкуп. С двух тысяч павших литовских воев сняли доспехи и всю пригодную сряду, а затем снесли убиенных к околице. Там смерды разожгли большой костер, растопили снег, отогрели землю и вырыли две скудельницы. В одну положили всех, кто был без креста, и забросали землей, сделав небольшой холмик. Над оставшимися покойниками-христианами, кого было около двухсот, по велению князя Ярослава сотворили церковное отпевание и, предав земле, отметили это место православным крестом. Два дня стоял князь Ярослав «на костях», пока хоронили побитую литву, собирали оружие и доспехи, разбросанные на месте боя, залечивали легкие раны и отправляли под охраной обозом тяжелораненых. Всех погибших русичей заворачивали в рогожи и по несколько покойников укладывали в сани. Никто не хотел хоронить погибших друзей или сродников далеко от родного края, всех везли домой. Князь посылал на запад сторожу, ждал, вдруг литва воротится. Но литва не воротилась.

* * *

Прошло две седмицы с лишним, пока князь Ярослав Всеволодович со своим переславским полком воротился домой. Позади уже были охваченные ликованием, радостью, благодарственными молебнами и церковными звонами Торопец, Зубцов, Микулин, Торжок, Тверь, Дмитров, другие города и села. Встречали воев за несколько верст от города тысячи людей у окрестных сел и слобод: у Сокольников, Веськово, Яма. Слезам и крикам радости не было конца. Но неизбывны были слезы и горе еще нескольких тысяч людей переславской волости, так как дорого заплатил Переславль-Залесский за спасение Волока Ламского, Торжка, Зубцова, Торопца, других русских волостей, земель и тысяч простых русских людей. Сто семьдесят три кметя, уснувших вечным сном, привезли в санях из этого похода их друзья и сродники. Но слезы горя лились не только в домах простых кметей. Безутешно плакали матери и сестры трех княжеских гридей, безутешно рыдала вдова и дети княжеского меченоши Василия. Но никого не забыл князь из своей дружины и полка. Щедро одарил всех подарками, деньгами и особо позаботился о семьях погибших.

Литургию торжественно стояли и молились при большом стечении народа в Спасо-Преображенском белокаменном соборе, священство величало князя-заступника и победителя «на супостаты». После литургии и водосвятия князь Ярослав созвал дружину, всех своих бояр и многих кметей из ближних слобод и сел на большой пир. Полтора дня пили и гуляли переславские вои, поминали павших на брани содругов, величали князя, княгиню и княжичей. Затем стали разъезжаться восвояси. Был на пиру и Борис Творимирич, управивший дела в своей вотчине и приехавший поздравить князя с победой. Гости разъехались, но Творимирича оставил Ярослав Всеволодович при себе, как ближнего боярина.

* * *

Вечерело. Сиреневые мартовские сумерки еще теплились за окном большой палаты княжеского городского терема. Князь Ярослав и трое ближних бояр во главе с Борисом Творимиричем сидели на лавах в красном углу под образами и вели беседу. Ярко светили лампады. Поблизости на поставце находился подсвечник, где горели пять свечей. В палате было довольно светло. Князь Ярослав был в приподнятом настроении, часто улыбался, и его голубые глаза лучились. Он и Борис Творимирич недавно вернулись из Твери. Там священство и народ встречали греческого корсунского иерея Астафия. Тот привез из Корсуня (Херсонеса) по Русскому морю через Греческое и Фряжские в Варяжское море в немецкий город Кесь, а оттуда в Новгород чудотворный образ святителя Николая Корсунского. Говорили, что сам святитель Николай, епископ Мир Ликийских являлся Астафию трижды во сне и указывал иерею отвезти образ на Русь в Рязанскую землю и поставить его там. Князь Ярослав и его боярин видели чудесный образ и целовали его. Борис Творимирич беседовал с Астафием по-гречески и просил иерея от имени князя Ярослава проехать через Переславль и, если возможно, погостить, а то и остаться совсем в Переславле. Князь Ярослав обещал и храм поставить в честь образа Николая Чудотворца. Но только грек никак не соглашался, а торопился в рязанскую землю. Тогда Ярослав Всеволодович предоставил Астафию сопровождение, дал свежих лошадей, продовольствие, получил благословение от Астафия и отправил во Владимир к старшему брату и в Рязань ко князю Юрию Ингваревичу весть о прибытии греческого иерея и святого образа. В Новгороде же прибытие образа святого Чудотворца тоже вызвало немалый переполох.

Заговорили о новгородских делах. Припомнив последние годы, князь слегка помрачнел. Он вспоминал, как почти два года назад, уже после похода в Чудскую землю, он из-за котор с новгородскими боярами оставил Новгород Великий. и уехал в Переславль-Залесский. Его старший брат великий князь Юрий волей своей посадил в Великий Новгород князем своего старшего сына Всеволода. Но где уж было молодому и неопытному Всеволоду справиться и уладить дела с новгородской вольницей, с его строптивым боярством, богатым купечеством, буйным ремесленным людом и непреклонным владыкой. Бежал Всеволод от новгородцев в Торжок. И тогда на помощь ему поспешил отец Юрий Всеволодович с владимирским и суздальским полками. Пришли и другие князья: их сыновец Василек Константинович с ростовцами, Михаил Всеволодович с черниговцами и он — Ярослав с переславцами. Устрашилась новгородская вольница и отправила к великому князю послами двух именитых мужей. Те от имени новгородского веча просили, чтобы Юрий Всеволодович вернул им бежавшего сына, обещали «не творити разлюбия» против него и молили увести рати из Торжка. С гневом отвечал послам великий князь: