Книга Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас - Джон Куиггин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но теперь, когда и интеллектуальный базис, и эмпирические свидетельства, подкреплявшие рыночный либерализм начиная с 1970-х годов, рассыпались, следует оставить эту оправдательную позицию. Самый главный вопрос, который придется решать сейчас, посреди кризиса и по выходе из него, – как разработать устойчивую кейнсианскую систему макроэкономического регулирования, столь же эффективную, что и в эпоху Бреттон-Вудса, не допуская при этом эксцессов и диспропорций, похоронивших кейнсианство в 1970-х годах.
Текущий глобальный финансовый и экономический кризис стал экзаменом для неокейнсианской макроэкономики, и она не очень-то с ним справилась. Отсюда не следует, что мы должны вернуться к старым, механическим кейнсианским моделям 1950–1960-х годов. Правильнее было бы сказать, нам требуется еще более новое кейнсианство.
Без чего не может быть ни одного хорошего фильма про зомби, так это без сцены, когда мертвецы, казалось бы, уже безвозвратно отправленные на покой метким выстрелом главного героя, вдруг начинают прорубаться через могилы и разбредаться повсюду. Именно эта сцена возникла в моем воображении, когда я читал статью Кэйси Маллигэна.[77]
Глядя на то, как сторонники теории реальных экономических циклов пытаются вычеркнуть Великую депрессию из макроэкономической истории, представляя ее результатом ошибочной политики государства на рынке труда, становится очевидно, что рано или поздно что-то похожее постараются провернуть и с глобальным финансовым кризисом. Но в случае с Великой депрессией ревизионистам трудно было рассчитывать на успех, пока она еще бередила память живых людей, пока в строю оставался хоть один экономист, не понаслышке знавший о ней.
Я полагал, что и глобальный финансовый кризис должен будет сначала стереться из памяти людей. До тех пор пока о крахе субстандартной ипотеки и хаосе последних месяцев 2008 года еще помнят живые, невозможно будет отрицать, что это на самом деле был кризис, порожденный финансовыми рынками.
Я недооценил стремительность и силу идей-зомби. Уже в сентябре 2009 года Кейси Маллигэн готов был объяснить весь кризис вмешательством государства в функционирование рынка труда. По утверждению Маллигэна, паника на финансовых рынках наступила из-за ожидания мер новой администрации Обамы. Вот что он пишет:
Трудно спорить, что выборы 2008 года означали рост влияния профсоюзов на экономическую политику, в частности в сфере труда. На рассмотрение в конгресс поступил целый ряд законопроектов, повышавших предельные налоговые ставки и вводивших новые отчисления на здравоохранение обратно пропорционально доходу [Mulligan, 2009, p. 3].
Я был ошеломлен. Оказывается, финансовые рынки – это какие-то оракулы. Стоит им только заподозрить туманные признаки повышения налогов конгрессом или законодательной привязки медицинского обеспечения к уровню доходов в отдаленной перспективе (на самом деле закон, принятый в марте 2010 года, не предусматривал такой привязки), как глобальный финансовый мир переворачивается вверх дном. Не стоит забывать, что в середине 2008 года шансы на победу связки Маккейн – Пэйлин рассматривались как очень хорошие. Но рынки, будто бы, не хотели ждать. По Маллигэну выходит, что финансовый кризис, гарантировавший Обаме легкую победу, был самоисполняющимся пророчеством. Из этой сверхсильной версии гипотезы эффективного рынка получается, что рыночные агенты сначала точно предсказали результаты выборов, после чего применили для анализа результатов прогнозируемой политики Обамы неоклассическую модель Маллигэна и (совершенно рационально) устроили панику, тем самым обеспечив исполнение собственного пророчества.
Но у стройного объяснения Маллигэна есть один недостаток. Вот что он говорил о планах по стимулированию экономики в октябре 2008 года, когда кризис уже разразился, а победа Обамы на выборах была практически гарантирована: «Если вы не работаете в финансовом секторе (а 94 % из вас в нем не работает), то расслабьтесь. Текущий уровень безработицы 6,1 % не представляет никакой угрозы, и нужно хорошенько подумать, стоит ли ради его снижения до 5,9 % тратить сумму 700 млрд долл.».[78]
Эта статья вызвала одобрение у его коллеги по Чикагскому университету, одного из авторов книги «Фрикономика» Стивена Левитта. Маллигэн здесь даже не упоминает о возможности повышения налогов демократами или о том, что план реформирования медицины, этот краеугольный камень предвыборной платформы Обамы, возможно, привяжет медицинские услуги к доходу. Теперь же Маллигэн заявляет, что эти гипотетические реформы и вызвали рост безработицы, а его ожидание – крах!
Если микрообоснованный подход, на который опирается DSGE, не может нас ощутимо продвинуть в понимании макроэкономики, то куда следует двигаться? Как я уже упоминал в предисловии, лучший ответ на этот вопрос содержится в книге Джорджа Акерлофа и Роберта Шиллера «Spiritus Animalis»: «На наш взгляд, экономическая теория должна строиться не на минимальных отклонениях от системы Адама Смита, а отталкиваться от реальных, наблюдаемых нами отклонений».[79]
«Spiritus Animalis» была написана по большей части до глобального финансового кризиса или на самых его ранних этапах, но благодаря кризису ее центральные тезисы сделались как никогда важными. В течение многих лет экономисты действовали как тот пьянчуга из анекдота, который ищет потерянные ключи под фонарным столбом, потому что под ним освещение лучше. Отныне экономистам – и в особенности макроэкономистам – придется искать ключи там, где они потеряны, и изобретать для этого подходящую технику, увеличивающую шансы на успех.
Это не означает, что всю работу предшествовавших 30 лет нужно позабыть и вернуться к старомодному кейнсианству. Но это означает, что нужно вернуться к традиционному кейнсианскому определению общей макроэкономической теории как теории, признающей реальность подъемов и спадов, и согласиться наконец, что затяжные периоды высокой безработицы – это вовсе не легкие и мимолетные отклонения от общего равновесия. Мы должны строить такие модели реальности, где поведение людей отличается от рациональных постулатов макроэкономической теории во многих и существенных отношениях, где рынки зависят не только от цен, предпочтений и прибыли, но и от таких запутанных и плохо понятых феноменов, как доверие и субъективное ощущение справедливости.
Во-первых, эта исследовательская программа требует более реалистичных микрооснований. Акерлоф и Шиллер отмечают, что мы должны выяснить, как люди себя на самом деле ведут и как поведение отдельных людей складывается в функционирование экономики в целом.
Во-вторых, потребуется пересмотреть понятие равновесия. В своей «Общей теории» Кейнс всячески старался показать, что равновесие с очищением рынков, характерное для классических экономистов и моделей DSGE, – это далеко не единственное возможное устойчивое состояние. Экономика может в течение продолжительных периодов находиться в состоянии низкого выпуска и высокой безработицы, которое не отвечает неоклассическому определению равновесия, но соответствует изначальной концепции равновесия, заимствованной из физики, где равновесие – это состояние, из которого система самостоятельно не выходит и в которое она стремится вернуться. Еще более насущная задача – разработать теорию, способную объяснить возникновение кризисов и резких скачков от одного типа равновесия к другому. Было бы прекрасно, если бы такая теория сочетала «старый кейнсианский» анализ экономической несбалансированности с пристальным вниманием к финансовой нестабильности в духе Мински.
