Книга Личный мотив - Клер Макинтош

Я уже собираюсь закрыть дверцу, когда вижу серебристый край рамки фотографии, торчащий из пачки сложенных скатертей. Я аккуратно вынимаю ее. Это снимок Патрика, где он одной рукой обнимает блондинку с короткими волосами и ровными белыми зубами. Они улыбаются, но не в камеру, а друг другу. Я думаю о том, кто она такая и почему Патрик спрятал это фото от меня. Возможно, это та женщина, о которой он думал, что женится на ней? Я разглядываю фотографию, стараясь найти что-то такое, что подскажет, когда она была сделана. Патрик выглядит так же, как сейчас, и я задумываюсь, осталась ли эта женщина для него в прошлом или же до сих пор является частью его жизни. Может быть, не только у меня есть свои секреты? Я кладу фотографию обратно в стопку скатертей и закрываю дверцу буфета, оставляя его содержимое в том же виде, в каком оно было до меня.

Я брожу по кухне, но скоро устаю от беспокойства и, сделав себе чашку чая, усаживаюсь за стол, чтобы его выпить.

Дождь жалит мое лицо, заливает глаза, превращая все вокруг в размытые тени. Из-за ветра я едва слышу шум мотора, но все же различаю звук удара, когда он бьется о капот, а потом глухой стук, когда он падает на асфальт.

И вдруг в глазах у меня уже не капли дождя, а морская вода. А работающий мотор — это вовсе не машина, а спасательная шлюпка — чук-чук-чук… И хотя крик мой собственный, лицо, которое смотрит на меня, — темные омуты глаз в зарослях мокрых ресниц, — принадлежит не Джейкобу, а Патрику.

— Прости, — говорю я, не зная, было ли это сказано вслух. — Я не хотела…

Я чувствую руку на своем плече, которая тормошит меня. Смущенная, я поднимаю голову, лежащую на руках, сложенных на деревянном столе, еще теплом от моего дыхания, и сразу прохлада кухни бьет мне в лицо. Я жмурюсь от яркого электрического света и поднимаю ладонь, чтобы заслониться от него.

— Нет!

— Дженна, проснись! Дженна, ты просто задремала.

Я медленно опускаю руку и, открыв глаза, вижу Патрика, который стоит на коленях перед моим стулом. Я открываю рот, но говорить не могу, страдая от тяжелого похмелья приснившегося кошмара и переполняемая чувством облегчения из-за того, что он уже здесь.

— Что тебе снилось?

Мне приходится выдавливать из себя слова.

— Я… я точно не помню. Я очень испугалась.

— Тебе больше не нужно ничего бояться, — говорит Патрик, приглаживает влажные волосы на моих висках и обхватывает ладонями мое лицо. — Я здесь.

Лицо у него бледное, капли дождя стекают по волосам и повисают на ресницах. Его глаза, всегда такие светящиеся, сейчас пустые и темные. Он выглядит сломленным, и, не задумываясь, я наклоняюсь и целую его в губы. Он жадно отвечает, продолжая удерживать меня в своих ладонях, а потом вдруг отпускает и прижимается лбом к моему лбу.

— Они отозвали поисковую группу.

— Отозвали? Ты хочешь сказать, что людей так и не нашли?

Патрик кивает, и я вижу в его глазах боль. Он встает с колен и садится на корточки.

— Мы выходим с рассветом, — бесстрастно говорит он, — но никто уже не питает иллюзий.

Он закрывает глаза и, положив голову мне на колени, открыто плачет по отцу и сыну, которые так самоуверенно вывели лодку в море, несмотря на предостерегающие знаки.

Я глажу его по голове и даю волю своим слезам. Я плачу по его матери; плачу по снам, которые преследуют меня по ночам; плачу по Джейкобу; по моему маленькому родному мальчику.

19

Тела погибших выбросило на берег в канун Рождества, через много дней после того, как Патрик и остальная команда спасателей прекратили их поиски. Я наивно полагала, что тела эти появятся вместе, но мне к этому времени уже нужно было бы усвоить, что прилив непредсказуем. Сначала море аккуратно принесло в залив Россили сына; казалось, небольшие волны, скорее похожие на рябь, просто не в состоянии нанести такие увечья, которые обнаружились на теле отца, выброшенного на берег в миле от этого места.

Когда Патрику звонят, мы находимся на берегу, и по его стиснутым зубам я сразу понимаю, что новости плохие. Он немного отходит в сторону, чтобы как-то защитить меня от этого, и, повернувшись лицом к морю, молча слушает Дэвида. Закончив разговор, он остается стоять на месте, оглядывая горизонт, как будто ищет там ответы на свои вопросы. Я подхожу и трогаю его за руку. Он вздрагивает, словно забыл, что я рядом.

— Мне очень жаль, — говорю я, беспомощно пытаясь подобрать нужные слова.

— Я встречался с девушкой, — говорит он, по-прежнему не отрывая глаз от моря. — Мы познакомились с ней в университете, а потом жили вместе в Лидсе.

Я слушаю, не очень понимая, к чему он клонит.

— Когда я вернулся сюда, то привез ее с собой. Она не хотела ехать, но мы решили не расставаться, поэтому она бросила работу и приехала в Порт-Эллис, чтобы жить со мной здесь. Она ненавидела это место. Здесь все было слишком маленькое, слишком спокойное, слишком медленное для нее.

Я чувствую неловкость, как будто навязчиво вмешиваюсь не в свое дело. Я хочу сказать, чтобы он прекратил, что он не должен рассказывать мне все это, но такое впечатление, что остановиться он уже не может.

— Однажды в середине лета мы поссорились. Это был все тот же наш старый спор: она хотела вернуться в Лидс, я хотел остаться здесь и организовать свою практику. Она вспылила и ушла на пляж кататься на серфинге… Ее подхватило течением, и она уже не вернулась…

— Господи, Патрик… — К моему горлу подкатывает комок. — Какой ужас!

Он наконец поворачивается и смотрит на меня.

— Ее доску выбросило на берег на следующий день, но саму ее мы так и не нашли.

— Мы… — повторяю я. — Ты тоже ее искал?

Я лишь с трудом могу представить, как, должно быть, это было больно.

Он пожимает плечами.

— Мы все искали. Это ведь наша работа, верно?

— Да, но…

Я умолкаю. Разумеется, он ее искал. А как могло быть иначе?

Я обнимаю Патрика, и он прижимается ко мне, спрятав лицо у меня на шее. А я-то представляла себе его жизнь идеальной: что он просто добродушный и беспечный человек, каким старается казаться, и ничего больше. Но призраки, с которыми он сражается, не менее реальны, чем мои собственные. Впервые я нахожусь с человеком, который нуждается во мне так же, как и я в нем.

Мы медленно идем к коттеджу, где Патрик просит меня подождать, пока он что-то принесет из машины.

— Что это? — Я заинтригована.

— Сейчас увидишь.

В глубине его глаз вспыхивают веселые искорки, и я восхищаюсь способностью Патрика совладать с печалью, присутствующей в его жизни. Я думаю, что силу ему придали прожитые годы, и надеюсь, что однажды я тоже так смогу.

Патрик возвращается. На плече у него небрежно лежит рождественская елка. Я вспоминаю, в какое возбуждение раньше приводило меня приближение Рождества, и сердце сдавливает грусть. Когда мы с Евой были детьми, то всегда соблюдали строгий ритуал, наряжая елку: сначала лампочки, потом мишура, затем торжественное развешивание шаров, и в самом конце — водружение на верхушку потертого игрушечного ангела. Подозреваю, что со своими детьми сестра придерживается тех же традиций.