Книга Поиски в темноте - Чарлз Тодд

Она подождала, пока он утолит первый голод, и приступила к своей истинной цели, ради которой задержала его.

— Отец говорит, если вам нужны еще люди, он попросит, чтобы их прислали из Скотленд-Ярда.

Ратлидж живо представил, как обрадуется Боулс, но вслух сказал:

— Нет, спасибо. Лишние люди будут только путаться под ногами. Если поиски, которые ведет Хильдебранд, до сих пор ни к чему не привели, дополнительные люди — к тому же не местные — ничем не помогут. — Он налил себе еще супа, отрезал хлеба и обнаружил под крышкой кусок сливочного масла.

— Детей не найдут, — сказала Элизабет. — Я это знаю. Вы это знаете. Но Хильдебранд настаивает, что должен найти их. Я говорила сегодня со священником в Синглтон-Магна, мистером Дрюсом. По-моему, надо заказать надгробный камень… Отец предложил перезахоронить ее в Лондоне. Он очень тяжело воспринял смерть Маргарет, уверяю вас. Десять лет… за такой срок привыкаешь к человеку, что неудивительно. Я и сама была очень близка с ней.

Ратлидж молчал, позволяя ей продолжать говорить что ей хочется.

— Мистер Дрюс пришел в замешательство. Ему, конечно, внушили, что погибшая — миссис Моубрей, и, по-моему, ему не очень хочется что-то менять в книге записей. Я сказала ему, что во всем виноват инспектор Хильдебранд — он поспешил. — Элизабет наклонила голову и криво улыбнулась. — Он совершенно очарован мною, но считает, что я не должна выражаться так прямо. Конечно, мне в глаза он ничего не сказал, но я подслушала его разговор со здешней дежурной после того, как он весьма галантно проводил меня до «Лебедя». Представьте, всю дорогу он держал над моей головой зонтик, а сам вымок до нитки! Воображаю, как разозлится его жена!

Ратлидж неожиданно подумал: жена священника вряд ли узнает о том, что произошло. Элизабет Нейпир приняла очень соблазнительную позу, чуть наклонившись вперед. На ее волосах плясали отблески пламени камина; Ратлидж уловил слабый аромат гелиотропа.

— Отец говорит, если местные полицейские начнут чинить вам препоны, достаточно одного слова, и он вам поможет… Он дал понять вашему суперинтенденту: он надеется, что вы выясните, из-за чего погибла Маргарет.

Ратлидж неожиданно разозлился и на саму Элизабет, и на ее отца.

— Спасибо, постараюсь во всем разобраться… Спасибо, — сказал он, понимая, что Элизабет ждет от него изъявления благодарности. Может быть, ей приятно чувствовать себя полезной или она передает волю отца?

— Что вы думаете об Авроре Уайет? — спросила вдруг Элизабет, меняя тему, как опытная хозяйка светского салона. Ратлидж понял, именно это интересует ее больше всего. Она встала, собираясь подлить ему чаю, намекая, что дает ему возможность ответить — пусть хотя бы из вежливости.

— Я о ней не думаю, — ответил он. — Моя задача — найти оставшихся членов семьи Моубрея, если они существуют в природе, и выяснить, какую роль во всем произошедшем сыграла Маргарет Тарлтон. Кстати… Мне бы хотелось кое-что узнать о ней — не как о вашей секретарше, а как… о человеке, как о женщине.

— Вы очень ловко умеете менять тему! Почти как дядя моей матери — он замечательно умел скрывать свою забывчивость! — беззаботно произнесла она, словно смирившись с его отказом. — По-моему, Аврора вскружила вам голову с такой же легкостью, как и Саймону, и моему отцу! Знаете, она ему нравится. Он говорит, если бы французская армия состояла из солдат, хотя бы наполовину таких же храбрых, как Аврора, мы бы выиграли войну три года назад.

— Своих лучших людей они потеряли в самом начале, — ответил Ратлидж. — А остальные потеряли присутствие духа.

— И за их устаревшее оружие и глупых генералов пришлось расплачиваться нам! Хотя и у нас хватало некомпетентных полководцев! Не стану скрывать, я не готова была полюбить Аврору. И тем не менее она мне неожиданно понравилась. Я восхищаюсь ее невозмутимостью. Сама я не умею вовремя остановиться и вечно болтаю лишнее… Вполне понимаю, почему в нее влюбился Саймон. И почему он разлюбил меня!

— Война творит с людьми странные вещи, — сказал Ратлидж, намеренно прибегая к банальности и гадая, удастся ли ему снова навести разговор на Маргарет.

— Саймона война определенно изменила, — задумчиво ответила Элизабет. — Сегодня я просто испугалась. Он стал… беззащитным, хрупким. Раньше он не был таким! Он не знал, что такое поражение, ни в чем не сомневался, смотрел только вперед… Именно за эти качества я любила его. Он был очень уверен в себе. Не из-за высокомерия. Он просто точно знал, чего хочет, и шел по избранному пути. Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. — Она повертела в руке чайную ложку. — Я спросила Аврору, заметила ли она… в конце концов, она ведь не знала Саймона до войны, могла и не заметить, как сильно он изменился. Но она ответила: «Он ужасно напуган». — Помолчав, Элизабет задумчиво продолжала: — Вот с чем я никак не могу смириться. Сколько я себя помню, Саймон никогда ничего не боялся… Ничего и никого!

Ратлидж понимал, что имеет в виду Аврора. Речь не шла о том, что ему недоставало мужества. Саймон никак не мог свыкнуться с тем, что остался жив. Он не ожидал, что выживет. Он не мог понять, почему он заслужил жизнь. А в глубине души крепла уверенность, что когда-нибудь Бог ему все припомнит и исправит оплошность…

— Саймон никого и ничего не боится. Его жена пыталась сказать вам совсем другое. Он жив, а многие хорошие люди погибли. За всем стоит чувство вины. Оно приносит страх другого рода.

— Вы тоже воевали? — Элизабет посмотрела на него в упор. — Вы чувствуете то же самое?

Господи, подумал он. Хэмиш, словно эхо, повторил за ней вопрос в глубинах его души. Чувство вины… мучение духа, из-за которого каждый день становится гнетущим. Страх, что ты, может быть, недостоин такого щедрого подарка — жизни. Что ты не оправдаешь прихоти судьбы, которая заставила смерть промахнуться, скосив стольких хороших парней вокруг тебя. Движущая сила — и одновременно тормоз — всего, что ты делал, думал и ощущал, когда настал мир, до которого тебе довелось дожить… Одиннадцатый час одиннадцатого дня одиннадцатого месяца. В этих цифрах слышалось нечто библейское, как будто они сошли со страниц Ветхого Завета. Такого рода ошеломляющие фразы, которые гремят с церковной кафедры и устрашают мальчишек, хотя они еще не понимают, что именно было сказано от имени Господа.

Заметив его непроизвольную реакцию, она быстро сказала:

— Нет, не отвечайте, я не имею права спрашивать!

— Лучше расскажите о Маргарет Тарлтон.

Она вздохнула:

— Маргарет выросла в Индии. Из-за этого… хотя я не совсем понимаю почему… она казалась гораздо старше меня. Как будто все, что она видела и делала, все, чему научилась, придало ей зрелость иного рода. А ведь и я повзрослела достаточно быстро. В нашем доме с молоком матери усваивали любовь к политическим интригам!

— Ее родственники занимали видное положение? Они были богаты?

— Нет, хотя, судя по тому, что мне известно о ее отце, он был человеком небесталанным. Когда Маргарет была маленькая, отец внушал ей, что ее надежда — Англия. Если бы их семья могла вернуться в Англию, они бы процветали. Надо только скопить достаточно денег на переезд, и они заживут! Не знаю, какие золотые горы он ей сулил и почему, но он заставил ее мечтать о такой жизни, какой она вряд ли сумела бы достичь, разве что с помощью выгодного замужества. В конце концов ее родители умерли от малярии, и она вернулась в Англию без них, с младшей сестрой. Но сестра так и не добралась до Англии. Возле Суэца она умерла от лихорадки, которую принесли на корабль матросы, сходившие на берег. Маргарет вернулась в Англию одна; у нее никого не было, кроме двоюродного брата, которого она никогда не видела. Она закончила свое образование в той же школе, куда послали и меня; за ее обучение платила глостерширская родня. По-моему, ее родственники миссионеры; они привыкли помогать людям в надежде, что те, в свою очередь, будут помогать другим… Но с Маргарет они просчитались! Она решила, что язычники вполне довольны тем, как им живется, и они весьма мало преуспеют, если попробуют жить по нашим законам. Она рассказывала мне, что в буддизме жизнь представляет собой целый ряд попыток, во время которых можно стать лучше и познать себя. Индуизм не так нравился ей — она говорила, что индуизм так же опирается на классовое сознание, как англиканская церковь. По-моему, эти верования — индуизм и буддизм — придают гораздо больше значения личной судьбе отдельного человека, чем благу человечества в целом. Они поддерживают… не знаю, как лучше сказать… наверное, в некотором смысле любовь к себе. Нечто подобное я иногда замечала в самой Маргарет, как будто она заразилась этими верованиями.