Книга Наркомэр - Николай Аникин

«Сержантский состав, — рассказывал Гриша, — не отпускали, и все тут…»

У пилорамы Федор Палыч окончательно взмок. Пот струился по ложбине между лопаток и оседал у пояса брюк. Пилорамы давно на этом месте нет, зато крутизна осталась.

Федор Палыч теперь двигался с остановками, как захудалый конь. Дернется на полметра вперед и вновь остановится, уперев колесо в край ложбины. Передохнет — и вновь за то же самое. Раз полста останавливался, пока не преодолел взлобок.

Поднявшись наверх, Федор Палыч не стал отдыхать: ветром не продуло бы потного. Он дернул полегчавшую тележку и пошел проулком. Миновал первую улицу, а на средней вильнул вбок и тут же остановился. Все! Приехали! Вылезай, Колька!

— Коля! Коля! Не дремли, тебе это сейчас опасно… Просыпайся, милый! Мне «оглобли» опускать надо, а ты упадешь. Держись маленько…

Бутылочкин шевельнул пальцами, цепляясь за край платформы. «Оглобли» опять вздернулись кверху.

— Пусть стоит… А мы с тобой ко мне теперь пойдем. Держись за меня, сынок…

На ватных ногах Бутылочкин сумел-таки войти во двор и даже поднялся на крыльцо. Как оказался на кровати, он не помнил.

Пока дед возился с замком на крыльце, силы вдруг покинули его. Зато у деда открылось второе дыхание. Он подхватил на плечо внезапно обмякшее тело и, бороздя по полу непослушными ногами, втащил и опустил на кровать. Пусть теперь хоть что делает. Теперь дед побежит к председателю и оттуда позвонит в матросовскую больницу. Пускай приезжают и лечат человека. Все-таки они специалисты.

Он сидел рядом с Бутылочкиным. Сейчас он побежит…

— Куда ты, дед?

— Помощь тебе вызывать…

— Сиди… Знаю тебя. Колдун несчастный… Сам вылечишь. Не ходи.

«Чуть что, так колдун. Какой я лекарь! Так себе… Ручка от поварешки…» — думал дед, но сам не двигался с места. Если не велит, значит, есть тому причины. Вот тоже задал вопрос. Лечи! А чем лечить, если ни трав путевых, ни… Впрочем, есть маленько… С давних пор еще «чертов палец» хранится. Белый! Бывают и черные. Но этот лучше. Как он только забыл о нем, старый пень! Совсем мозги перестают соображать…

Он поднялся и полез в комод. Открыл левый верхний ящичек — пусто. Открыл второй — ерунда одна лежит: винтики, гаечки, щепотка гвоздей мелких, кнопки, иголки патефонные. Вот и все «лекарство».

Потом хлопнул себя ладонью в лоб: старый дурень! Палец за иконой лежит. На божнице. Поднялся на негнущихся ногах к углу, сунул руку и вынул из-за Николая Угодника носовой платок с завернутым внутри «пальцем».

Пошел на кухню, достал из стола нож, вырвал из старой тетрадки лист и принялся скоблить на бумажку «чертов палец». Из-под лезвия струился серовато-белый блестящий порошок. Наскоблил — и опять к раненому, но на полпути остановился. На что он будет ему порошок-то прикладывать? И поспешил на огород. Там вдоль городьбы в чистом месте буйно разросся подорожник. Листы крупные, мясистые. Дождиком их обмыло как раз.

Вернулся, с трудом стащил с Бутылочкина десантную тельняшку и обильно посыпал рану порошком, сразу прижав к ней лист подорожника. Терпи, Коля. Держи, если можешь. Бутылочкин терпел. Куда денешься…

Дед опять сунулся к комоду. Вынул оттуда остатки лейкопластыря (внучка привозила) и закрепил лист. То же проделал и с другой стороны. Там рана оказалась еще больше. Затем, порвав чистую простыню на длинные ленты, заставил приподняться и туго перемотал.

— Господи, помоги нам. — И перекрестился на Николая Угодника…

Так Федор Палыч и застрял в деревне. И никто его не беспокоил. Раз дед в деревне, значит, так ему надо. Лучше его не трогать по пустякам. Пусть себе ковыряется в грядках… Ему там одному лучше.

«Выпей, Коленька, чайку. Чага березовая. Должно помочь…» Мозги пудрит колдун. Какая чага! Какой палец, когда он слово знает. Пошепчет, и все пройдет. Это же всем известно.

Один раз гуляли зимой у Григория, и Федор Палыч пришел. А когда решил домой уходить, встал, попрощался и вышел. И словно его не было. Смотрят в окна во все глаза, а он так и не появляется в улице. Затем смотрят вновь: возвращается опять к дому откуда-то.

У ворот стояла кошевка с лошадью. Федор Палыч — нет чтобы обойти стороной! Полез через оглобли между головкой саней и конским задом. Кожемяка от страха глаза вылупил. Ему тогда четырнадцать было. «Лягнет!» — кричит деду! Это он сгоряча закричал. Не подумавши. А Бутылочкин промолчал.

«Тебя бы не лягнула», — ощерился дед, продолжая путь.

— Выпил? Вот и хорошо. Потом настойку еще приготовлю. Жар прошел у тебя… На поправку идешь, Бутылочкин. Так, что ли, тебя звали?

Бутылочкин качнул одними глазами. Ему бы перевязку сделать. Неделю тряпки не меняли. Заведется гадость какая-нибудь под ними — попробуй потом выведи. Живьем пропадешь. Там же пулевое ранение… Хотя и навылет прошло…

— Может, перемотать меня, дядя Федя? — спрашивает он.

— Нашто? Рану бередить хочешь?! — недоумевает дед.

— Ну все-таки. Ведь уже столько времени…

— Чешется, что ли, у тебя там?.. Тогда почеши. Потихоньку, коли охота. Снимем скоро, посмотришь…

Упрямый старец. Гнет свою линию, как тогда с конской повозкой. Нет бы стороной обойти, лезет напролом…

Бутылочкин изрядно исхудал. Дед носит ему уху в широком блюде и кормит из ложечки. Не работает у раненого рука. Боль еще сильна и не дает шевелиться руке. Так продолжалось, пока дед не сказал:

— Достаточно. Хватит валяться. — Подошел и сел рядом на стул. — Наводи тело. Вставай потихоньку. Сымать будем…

Не фига себе! У Бутылочкина чуть было челюсть не отвисла. Он же едва лежит. А тут говорят: хватит валяться! И все-таки подчинился. Уперся левой рукой в постель и поднялся. Сел в кровати. Что дальше?

Федор Палыч свинтил с него матерчатые полосы, снял травянистые листы. На них налипли остатки ссохшейся крови и какого-то порошка. Стрептоцидом присыпал, как видно.

Бутылочкин нагнул голову и присмотрелся к ране. Боже ты мой. Вместо дырки на ее месте образовался кружок молодой кожи. И даже коросты не видно. Куда все подевалось? Вот тебе и «чертов палец». Говорят, находят их в земле, словно настоящие пальцы, похожие на пули от крупнокалиберного пулемета. И объяснения тому феномену никакого никто не дает.

— А где тут эта, короста?

— Для чего тебе?

— Думал, отмачивать придется…

Думал он. На то и средство прикладывали, чтобы заросло как на собаке. И слово говорили: «Зарасти, как на той самой…» Всего и слов-то!..

Бутылочкин вскоре стал ходить по избе. Голова кружится, в ушах звон. Дед готовил ему на травах чай и требовал выпить.

— Малокровие у тебя… От большой потери. В воде оно незаметно, когда человек кровь теряет. Вовремя вынырнул ты. Водяной помог. Вытолкнул…