Книга Мир юных - Крис Вайц

Мальчики, закаленные годами игры в «Колл оф дьюти», оказались склонны к зверствам и плевали на страдания других. Поэтому неудивительно, что именно они первыми взяли в руки автоматы и начали охоту. А вот девочки, за редкими исключениями вроде Софи с Тришей, были к такому не готовы. Пока наш клан под руководством Вашинга и Джеффа пытался построить в Гринвич-Виллидж… не знаю, как правильно сказать – справедливое? – общество, северный Манхэттен превратился в настоящую насилократию. У руля стояли только сильные и только самцы. Слабых, скромных и прочее превратили в обслугу.

Девочки как могли сопротивлялись; да и многие мальчишки – тоже. Но им не хватило жестокости. Непокорных выживали, над ними издевались, их просто убивали.

В конце концов залитый кровью северный Манхэттен оказался во власти «Конфедерации»: бывшие ученики частных школ – те, которые уцелели, естественно, – объединились с несколькими сотнями «воинов» в форме и стали править тысячами подростков.

Теперь они контролируют территорию от Центрального вокзала и дальше на север до окраины Гарлема. С Кротами конфедераты играют в кошки-мышки. Эту базу они пока не обнаружили, но сидеть тут все время нереально, приходится вылазить наверх за едой. Единственное, что помогает Кротам выжить – это знание подземки и других коммуникаций.

Штаб Кротов расположен на секретной станции под отелем «Уолдорф-Астория», на пересечении Парк-авеню и Сорок восьмой улицы. Интересно, что это – дерзость или глупость? Они ж устроились прямо под носом у конфедератов. Нижний этаж гостиницы Кроты сожгли, чтобы придать ему необитаемый вид, а конфедераты так уверены в своей власти, что ленятся обследовать территорию. О самой же станции никто не знает. Этим тупиком когда-то пользовались супербогатые гости отеля, у которых были собственные поезда. Ковбойша рассказывает, однажды отсюда вывезли в частном вагоне Франклина Рузвельта: он тогда уже не мог обходиться без инвалидной коляски, но скрывал это от народа. Станцию давно забросили, и дорогу к ней теперь знают только Кроты.

Хотя мы говорим, что нам пора, близняшки решают оставить нас на ночь – вдруг конфедераты до сих пор прочесывают пути возле вокзала.

Приносят еду: тушеную крысятину и пресный рис с разноцветными семенами.

Питер крестится, произносит короткую молитву. Мортиша зачерпывает немного угощения и почтительно кладет его на бронзовое блюдо под фотографией Эдварда из «Сумерек»; потом закрывает глаза и что-то шепчет.

Питер. Ты в курсе, что вампиры – выдумка?

Мортиша. Естественно. А ты в курсе, что Бог – выдумка?

Питер. Кто сказал?

Мортиша. Я говорю. Он или выдумка, или полный чудак.

Питер. Зачем так грубо?

Мортиша. Ой, прости, я задела твои чувства? А ты сам подумай. Если Бог такой всемогущий и всезнающий, значит, он знает, как хреново нам живется. Почему не вмешивается?

Питер. Нельзя винить Бога за то, что делают люди.

Мортиша. С какой стати нельзя? Он же все сотворил. Зачем тогда создал нас такими плохими?

Питер. Бог подарил нам свободу воли.

Мортиша. Ха! Что это за свобода такая, если он обо всем знает и имеет власть над всем миром?

Ратсо. Солнышко, да ладно тебе. Они ведь наши гости.

Мортиша мрачно тычет ложкой в крысиное жаркое.

Мортиша. Буду и дальше с Эдвардом, с вашего разрешения. Бог – просто сказка. Как Зубная фея или Старик.

Джефферсон. А ты слышала о Старике?

Мортиша (равнодушно). Кто ж про него не слышал? Обычная басня для тех, кто скучает по папочке с мамочкой.

Ковбойша. Говорят, у него иммунитет к Хвори, и он пытается ее вылечить – колет детям свою кровь.

Мортиша. Бред собачий. Простите мою сестру. Она дура.

Ковбойша. Может, и не бред! Не все ведь заражаются, некоторых болячки не берут.

Мортиша. Размечталась. Хворь угробила всех взрослых. Так что никто никому не делает прививки собственной кровью.

Ратсо. Он существует.

Мы дружно поворачиваемся к нему.

Ратсо. Я его видел.

Мортиша. Не заливай. Видел, как же.

Ратсо замолкает. Потом, подумав, все-таки говорит:

– Я был наверху возле Ист-ривер. Нашел там голубя, который не мог летать. Так вот, а время шло к обеду. Крадусь я, значит, за этим голубем и подхожу к магистрали ФДР. Вижу – через дорогу выходит из лодки мужчина в таком объемном скафандре, знаете? Как у астронавта или в кино про всякие опасные вещества…

Мортиша. С чего ты взял, что мужчина? Он же был в скафандре!

Похоже, они так спорят не в первый раз.

Ковбойша. Может, обычный подросток?

Ратсо. Зачем такой костюм подростку?

Ковбойша. Ну, подростки любят надевать всякую дрянь.

Ей ли не знать.

Джефферсон. Ты разглядел его лицо?

Ратсо (мотает головой). Нет, блин. Увидел только, что он на меня смотрит. Солнце светило мне в спину, человек повернулся, и стекло на его шлеме поймало солнечного зайчика. Я рванул оттуда как ненормальный. Бросил и голубя, и вообще все.

Умник. Какого цвета был скафандр?

Он заговорил первый раз за весь день.

Ратсо. Голубой. Кажется. А что?

Умник. Ничего.

Мортиша. При чем тут цвет скафандра? Главное – взрослых не осталось. И точка. Никто нас не спасет.

– Может, расскажешь им? – смотрю я на Джефферсона.

И он рассказывает. Обо всем – с того самого момента, как к нам явились конфедераты со своей чертовой вкуснющей свиньей. О библиотеке и каннибалах. Об острове Плам.

Но близнецов Харадзюку так просто не проймешь.

Мортиша. Поверю, только когда увижу.

Ратсо. А по-моему, здорово. Завтра отведу вас на Сто десятую улицу, на линию шесть. Так вы выберетесь с территории конфедератов.

Мортиша. И нас в покое оставите.

Джефферсон. А почему только до Сто десятой? Почему нельзя идти дальше? Что там такое?

Ратсо смущенно смотрит на Питера.

Питер. Он хочет сказать «чернокожие», но боится меня обидеть.

Ратсо. Да, правда. Прости. В общем, там я вам в туннелях помочь не смогу.

Очередная горячая новость. Между конфедератами, латиноамериканцами и афроамериканцами идет вооруженная конкуренция. На севере никто ни с кем не сюсюкается. Темнокожие ребята наверняка не согласны с тем, что все суперские квартиры принадлежат белым мальчикам – тем более что девяносто процентов жителей умерло. А конфедераты не особенно горят желанием делиться игрушками, поэтому поубивали уйму народу. Сейчас страсти немного поутихли, но завтра в конце Центрального парка мы все равно останемся одни.