Книга Я, Роми Шнайдер. Дневник - Роми Шнайдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Боже мой, что делалось-то в это время. Если бы я сейчас всё это Вам рассказывала, то пропустила бы все свои выступления, вот было бы занятно...
Мой страх, моя нервотрепка, моя сценическая лихорадка — моя гнусная слепая кишка — премьера — всё это Шнайдерша должна была вынести. Теперь мы сыграли уже 60 спектаклей, людям нравится, они приходят каждый вечер. Моё сценическое волнение никуда не делось, но теперь оно уже не сбивает меня с ног — точнее, в больницу.
Я часто, часто думаю о Вас: во время репетиций — позднее — и вообще каждый вечер, когда вижу на зеркале моего туалетного столика Вашу телеграмму — большое Вам спасибо за неё!
Да, это чудесно — играть в театре, и я бы много чего за это отдала. Должна сказать, что я вытащила счастливый билет — и очень, очень счастлива! В кино я тоже снимаюсь — и театр — и всё это по-новому, именно так, как я того жаждала! Осмысленно, значительно, художественно, интригующе! Получаешь такое удовлетворение!
Я хотела после 17 июня поехать на несколько дней в (Мюнхен), Вену, Берхтесгаден и Зальцбург. Не знаю пока, получится ли. Вы будете в эти дни в Мюнхене? Если нет, то я тогда поеду не в Мюнхен, а сразу — в Берхтесгаден, потому что по-настоящему я тоскую по Вене, Зальцбургу и дому моей матери в Берхтесгадене — странно, но в Мюнхен меня не так уж сильно тянет, не знаю почему. Ехать в Мюнхен у меня только одна причина: я была бы сердечно рада повидать Вас и Вашу жену. Как я уже сказала, не знаю, удастся ли мне это сделать: мне ещё нужно немного отдохнуть, потому что эта роль — очень напряжённая, я на самом деле устала и от этого конвейера худею — вместо того чтобы поправляться. Так вот, 17 июня театр закрывается до сентября. Потом мы снова будем играть наш спектакль, не знаю, до какого времени, — но между июнем и сентябрём я ещё снимаюсь в скетче у Висконти в Риме и в фильме с Аленом здесь, поэтому с моим отъездом есть некоторые трудности. Если получится, то мы с Аленом поедем сразу после 17.06 отдыхать в Монте-Карло, там у нас маленькая квартира. Я Вам сообщу, и Вы мне тоже, да? Пожалуйста!
Теперь я должна попрощаться — надеюсь, ненадолго; не сердитесь на меня, что долго не отвечала, пожалуйста! Сердечный привет Вашей жене. Обнимаю —
Ваша Шнайдерша.
Может, Вы смогли бы в сентябре приехать в Париж? Нет? Было бы прекрасно.
* * *
Если бы Орсон Уэллс сегодня телеграфировал: хочешь сыграть у меня роль без гонорара или играть роль какие-то жалкие три дня? — я бы всё бросила и помчалась к нему. Его предложение пришло после моего турне с чеховской «Чайкой».
Я ещё ни разу не видела Орсона, когда он прислал телеграмму с предложением сыграть в фильме «Процесс» (по Кафке). Я сразу подумала о Лени, но потом оказалось, что эту роль хотела играть Эльза Мартинелли.
Насчёт распределения ролей Орсону было ещё не все ясно.
За три дня до начала съёмок мы с друзьями сидели в арт-клубе «Элизе-Матиньон», когда по лестнице вдруг взошла гора. Могучий человек. А с ним — стройная, изящная и на вид невероятно молодая Марлен Дитрих. Они уселись за стол напротив.
У меня заколотилось сердце: я же слышала так много ужасного об этом человеке. Я даже хотела уйти. Меня высмеяли:
— Ты просто идиотка — за три дня до съёмок! Подойди к нему, представься...
Я не рискнула. Дурацкая ситуация.
Вместо этого я, как девчонка, которая хочет обратить на себя внимание молодого человека, медленно-медленно прошла в туалет. Когда я возвращалась, Орсон явно меня заметил.
И теперь он постоянно на меня посматривал мрачным взглядом. Он откровенно флиртовал со мной! И так же откровенно это не нравилось Марлен Дитрих.
Потом он мне признался, что она ему просто приказала:
— Stop looking at that child! (Прекрати пялиться на это дитя!)
Уже на следующий день мы встретились на примерке костюмов. Человек-гора подошёл ко мне и сказал:
— Хелло, Лени...
С самого начала он называл меня не Роми, а всегда только Лени.
— You are Leni, не забывай: ты — Лени и никто иная...
Орсон поговорил со мной уже накануне. Он чувствовал себя примерно так же, как и я. Он сказал:
— Я понял тебя очень хорошо, но не знал, что же мне-то теперь делать...
Мы были с первого мгновения симпатичны друг другу.
Энтони Перкинс играл в фильме Йозефа К., Аким Тамирофф — торговца Блока, на роль адвоката Орсон ещё никого не нашел.
Он сам поклялся, что никогда больше играть не будет. Но во время застольной репетиции он читал за адвоката. Я читала свою роль — и дважды прерывалась, спросить, всё ли у меня хорошо. Этого Орсон вообще не переносил. Он очень рассердился:
— Don’t you stopp. I stopp!
Но пока он читал роль, я думала: вот был бы идеальный актёр на роль адвоката. Нет никого лучше! Скажи ему это, просто скажи, думала я, — даже несмотря на то, что он уже дважды на тебя наорал.
Мы продолжали читать — и вдруг у меня вырвалось:
— Орсон, есть только один человек на роль адвоката — вы!
— Заткнись, — вскричал он, — и читай дальше!
Но я уперлась:
— Я бы так хотела, чтобы вы сыграли роль, Орсон...
Аким и Тони не сказали ни слова. Только по глазам я могла прочесть, о чем они думали: малявка точно сошла с ума. Так не говорят с Орсоном Уэллсом.
Орсон объяснил мне со сварливой кротостью медсестры, которая хочет успокоить сумасшедшего, что он не будет играть никакой роли и что у него и без того довольно ответственности за весь фильм.
— И давай заканчивай со своим безумством, Лени, читай дальше!
Тогда мы прочли всю пьесу ещё дважды. Когда была моя очередь, он вдруг взглянул на меня:
— All right, Leni. I’ll do it. (Я буду играть).
На миг я потеряла дар речи от изумления, но потом вскочила и закричала:
— Я победила! Он играет!..
За мою идею он подарил мне доллар. Это были самые прекрасные деньги из всех, какие я когда-либо зарабатывала. Я так гордилась, что сумела чуть-чуть повлиять на этого великого человека.
Но продюсер фильма просто рухнул от этой новости.
— О Боже, — стонал он, — теперь всё пойдет прахом...
Ему и без того было с Орсоном забот по горло. Потому, что Орсон, конечно, гений, но при этом человек совершенно недисциплинированный. Он приходит и уходит когда хочет, договорённости ему омерзительны, а смета расходов — книга за семью печатями.
Как режиссёр, Орсон сделал из меня что-то совсем новое. Я играла вовсе без грима и порой была просто уродлива. Когда отсматривали снятый материал, то в первый раз на экране я себя не узнала — и это принесло мне как актрисе громадное удовлетворение: я была Лени! Значит, всё правильно!