Книга Искатель приключений - Ксавье Монтепен

В первый раз, когда я увидел Фулька де Фулькера, он произвел на меня странное впечатление, я почувствовал к нему какое-то внезапное отвращение. Лицо его было очень характерно и обнаруживало большую энергию. Густые черные волосы, почти курчавые, окружали его высокий и гордый лоб. Длинный и тонкий нос, загнутый наподобие орлиного клюва, отличался необыкновенно подвижными ноздрями, которые широко раздувались в минуты гнева. Черные и густые брови осеняли серые, проницательные глаза, сверкавшие почти нестерпимым блеском. Очень длинные усы, загнутые кверху, окончательно придавали этому лицу воинственный характер. Фулькер был высокого роста; его широкие плечи, по-видимому, могли, подобно атласовым, поддерживать мир. Он казался красив, когда надевал длинную белую тунику с пунцовым крестом. Может быть, в это время командор был уже не так буен и придирчив, как прежде, но он сделался чрезвычайно высокомерным и, гордясь своим высоким происхождением и огромным богатством, хотел повелевать больше самого гроссмейстера.

Поселившись на Мальте, Фулькер зажил по-княжески, держал открытый стол и угощал большей частью французских рыцарей, которые почти не выходили от него. Рыцари немецкие и мы, испанцы, редко бывали у него сначала, а потом и совсем перестали ходить к нему, потому что разговор почти всегда касался honorate, и язвительные насмешки, которыми их осыпали, тем более нас оскорбляли, что мы не могли за них заступаться открыто: наше заступничество более всего доказало бы, что намеки молодых французов были не совсем клеветой. Я вам скажу, кавалер, что дуэли запрещены в Мальте и что строгое наказание преследует их, если только дуэль не происходит на strada Stretta. Это улица или скорее переулок, очень длинный, очень узкий, на котором нет ни одних ворот, и на который не выходит ни одно окно. Этот переулок был создан как будто нарочно затем, чтобы два человека могли стать друг против друга и скрестить шпаги, не имея возможности отступить. Секунданты сражающихся обычно становятся на концах улицы и не допускают праздношатающихся и любопытных мешать дуэлянтам. Цель этого обычая заключается в том, чтобы уменьшить, как можно более, число дуэлей…

– Я вас не понимаю, – перебил Рауль. – Мне кажется, что обычай, о котором вы говорите, напротив должен увеличить число их, потому что доставляет полную безнаказанность.

– Извините, – возразил командор. – Вы забываете, что рыцарь, который не хочет ни вызвать другого, ни отвечать на вызов, может никогда не проходить по улице Стретта; если же начало дуэли и сама дуэль произойдут в другом месте, то она не считается случайной и сражающиеся подвергнутся наказанию, предписываемому статусом ордена. Сверх того, запрещено под страхом смерти выходить на улицу Стретта с пистолетом или кинжалом, потому что тогда дуэль легко превратилась бы в убийство. Теперь вы понимаете, что дуэль вовсе не в милости в Мальте, но пользуется там непризнанной терпимостью; о ней говорят со стыдливым замешательством, как о поступке, противном христианскому милосердию и неприличном в главном местопребывании религиозного и гостеприимного ордена.

Таким образом, ничего не могло быть неприличнее и неуместнее поведения командора Фулька, который каждый день выходил из дома, окруженный толпой молодых французов и непременно выбирал целью своих прогулок улицу Стретта. Там он останавливался, показывал своим спутниками все места, где он дрался, рассказывал о причинах и обстоятельствах своих дуэлей и входил в бесконечные подробности о замечательных ударах шпагой, которые получал и давал. Молодые французские рыцари были по природе очень обидчивы и задорливы, а прогулки и рассказы командора сделали их еще большими забияками, чем прежде. С ними почти невозможно было говорить: они обижались при малейшем слове и правая рука их почти не отходила от эфеса шпаги. Так как эта задиристость все более и более увеличивалась, мы, испанцы, удвоили осторожность и холодность, но это было напрасно. Французы не обращали внимания на нашу сдержанность, и их придирки не давали нам покоя.

Такое положение вещей не могло долго продолжаться. Мои соотечественники собрались у меня, и мы принялись рассуждать, какие предпринять меры, чтобы остановить наглость французов, которую более невозможно было переносить.

XXXVII. Шпага командора

На этом совещании было решено, что я буду просить командора Фулькера прекратить злоупотребления, которых он же сам был причиной. Я должен был объяснить ему неприличность поведения молодых французов. Последствия этого поведения мог предотвратить только он один по причине справедливого уважения, которого заслуживали его знатное имя, огромное богатство, известная храбрость и неоспоримое влияние над всеми своими соотечественниками. Я намеревался сделать это объяснение как можно осторожнее и со всем возможным уважением, но почти был уверен, что оно кончится не иначе, как дуэлью. Впрочем, я был в восторге, что именно меня выбрали посредником в этом деле чести, по двум причинам:

Во-первых, оно интересовало самым прямым образом мое достоинство.

Во-вторых, с первой минуты, как я увидал Фулька де Фулькера, я почувствовал к нему странную антипатию, и мысль о кровавом поединке с ним улыбалась мне, как приятнейшее препровождение времени.

Я поблагодарил моих соотечественников за благосклонное доверие, которым они меня почтили, и обещал им оправдать это доверие.

Это было в первые дни страстной недели. Исполненные уважения к этим торжественным дням, мы условились отложить свидание с командором до окончания святой недели. Хотя я никогда не имел доказательств этого, однако для меня было очевидно, что Фульк узнал о том, что происходило в моем доме, узнал о принятом мною намерении и решился предупредить нас, поссорившись с нами.

Наступила Великая Пятница. По испанскому обычаю мужчина, интересующийся женщиной, должен следовать за нею из церкви в церковь и везде подавать ей святую воду в минуту ее входа и выхода. Я не сомневаюсь, что ревность, врожденная во всех сердцах испанских, внушила этот обычай, потому что вся цель его, очевидно, заключается только в том, чтобы помешать какому-нибудь смелому кавалеру воспользоваться вашим отсутствием и случайно познакомиться с дамой ваших мыслей.

В этот день я ходил за молодой и прелестной женщиной, с которой узы нежной связи соединяли меня уже давно. Первая церковь, в которую она вошла, была Санта-Мария-Маджоре. В ту минуту, когда я входил вслед за нею, на паперти стояла толпа французских караванистов, которые занимались не набожностью, а бросали пылающие взоры на хорошеньких honorate, проходивших мимо. Я поспешил дойти до кропильницы. Командор Фулькер стоял уже возле нее. Он фамильярно и дерзко подошел к моей любовнице, чтобы подать ей святую воду, стал между нами, повернувшись ко мне спиной, толкнул меня локтем и наступил на ногу. В ту же минуту я услышал тихий смешок французских караванистов и понял, что оскорбление, нанесенное мне, было умышленно и замечено другими. Кровь бросилась мне в лицо и ослепила меня; однако, из уважения к святости места, я удержался и не отплатил оскорблением за оскорбление. Через минуту гнев мой если не исчез, то, по крайней мере, несколько уменьшился, и я совершенно овладел собою. Я терпеливо дождался, чтобы Фульк вышел из церкви, и тогда, подойдя к нему с холодным и равнодушным видом, вежливо сказал: