Книга Римский орел - Александр Мазин

– Впервые вижу, чтобы разбойник испугался вида золота, – заметил Черепанов.

– Это не просто золото, Геннадий. – Плавт щелкнул ногтем по пластине с чеканкой. – Это золото, на котором стоит значок: «Мой хозяин умеет брать, но никогда не отдает взятого». Я же говорил, что награжден венком «За взятие крепостной стены». Сам подумай: разве у таких вшиварей хватит мужества напасть на человека, который первым взошел на вражескую крепостную стену? Ты хоть представляешь, что это такое? – В голосе кентуриона звякнула бронза.

– Примерно, – ответил Черепанов.

– Сброд, не стоящий даже плевка, – заявил кентурион. – Забудем о них. Э-э! Кажется, я чую дым. Неужели кто-то выстроил здесь гостиницу? Вот это был бы приятный сюрприз!

К сожалению, это была не гостиница. Придорожный костерок, у которого грелись шестеро путников невзрачного вида. Серый ослик был привязан неподалеку.

При виде вооруженных всадников путники сначала испугались, но Гонорий, спешившись, успокоил их, объявив, что достаточно богат, чтобы не грабить нищих. Если нищие поделятся с ними ужином, он кивнул на вертел, на котором вращалась, медленно прожариваясь, туша то ли оленя, то ли дикой свиньи.

Нищие, двое мужчин, две женщины и пара детишек, возражать не стали. Тем более что у гостей имелось вино и медовые лепешки.

Черепанов и Плавт напоили коней (рядом имелся ручеек), стреножили их и подсели к костру.

Путники оказались будущими поселенцами. Им был обещан надел в одной из здешних префектур. Имелась и соответствующая бумага с печатью, которую бедняки с гордостью продемонстрировали. Сами они читать не умели. Зато Черепанов наверняка смог бы прочитать написанное. Но выставляться не стал. Зачем? Статус «дикого варвара» пока что его устраивал. Будучи сам представителем империи (пусть даже и без императора), Черепанов понимал, что лучше не выпадать из выбранного образа. Там, где есть государство, – с армией, чиновниками, податями и полицией, – наверняка имеются и аналоги спецслужб. Какой-то там дикий варвар их вряд ли заинтересует, а вот варвар, который, не умея толком говорить, умеет читать, моментально возбудит подозрения. Поэтому он бросил на документ равнодушный взгляд и вплотную занялся мясом.

Это оказалась оленина. Бедняга-олешек сломал ножку и был зверски убит безжалостными людьми. Ужасный поступок – с точки зрения какой-нибудь сентиментальной дамы, современницы Геннадия. Но большая удача с точки зрения здешней бедноты.

И взрослых, и детишек. Два мужичка с азартом рассказали Плавту и Черепанову, как прикончили животное дубинами. Описание привело бы в ужас любого защитника животных, но эти детишки слушали с восхищением. Потому что мясо убитой зверюшки было пищей, следовательно – их жизнью. И они понимали, что любое мясо когда-то бегало, щипало травку, мычало или хрюкало. Да, их родственники, не обладая охотничьими навыками, приканчивали животное долго, неумело и неаппетитно. Но они были сущими добряками в сравнении с «гуманными технологиями» двадцать первого века, когда на мясокомбинатах выпускают кишки и сдирают кожу с живых коров, вздернутых на стальные крюки конвейера. Если, как слыхал Черепанов, в мясе убитого животного на биохимическом уровне «записывается», какой именно смертью умерла бедная скотинка, то в расфасованных бифштексах из супермаркетов содержатся настоящие кошмары. Но попробуй лишить сентиментальную «любительницу зверюшек» бифштекса!

И ты узнаешь, что такое настоящий кошмар!

«Нет, – подумал Черепанов, – у дикости есть много больших плюсов. Например, лицемерия поменьше».

Он ошибался, полагая здешнее общество более диким, чем то, где родился. И насчет лицемерия – тоже ошибался. Мир, в котором он сейчас оказался, был первоосновой всей европейской культуры – политики, этики, законодательства и государственности. Со всеми их плюсами и минусами. И как всякая основа, он во многом был глубже и правильней многочисленных построек, выросших на фундаменте Римского Миропорядка. К сожалению, Черепанову не суждено было увидеть Рим в эпоху расцвета. Только накануне гибели. Но гибель Тысячелетнего Рима – дело долгое. Изнутри и не заметишь, что титан умирает. Все кажется – это не смерть, а лишь временная полоса неудач, как уже не раз бывало. Может, потому и умирают великие государства? Когда череда взлетов и падений становится слишком длинной и кажется естественным, что за провалом следует подъем? Когда всем – и подданным, и власть предержащим – кажется, что выход из пике должен произойти сам собой? Что история проворачивается, как туша на вертеле, подставляя огню то один, то другой бок? И забывается вдруг, что кто-то должен крутить вертел, а кто-то – срезать мясо до того, как оно обуглилось. А туша при этом становится все тоньше и тоньше…

…Оленья туша неторопливо поворачивалась на вертеле, которым служила грубо оструганная жердина, установленная на рогатках. Сотрапезники отмахивали ножами куски – по мере готовности, сдабривали солью, дули на горячее мясо…

Плавт, снимавший обжаренные, шкворчащие куски небрежным и идеально точным взмахом ножа, тем же движением ловко забрасывал их в глиняную миску, из которой ели детишки – мальчик лет пяти и заморенная девчушка года на четыре постарше.

Девчушке кентурион напоследок сунул кусок медовых сот, которым она поделилась с братцем.

Черепанов, зная темперамент и установки кентуриона, опасался, как бы Гонорий не стал к ней приставать, но, видимо, даже с точки зрения любвеобильного Плавта, девчонка была еще слишком мала. Что же касается двух присутствовавших женщин…

Возможно, они не отказали бы славному воину, а их мужчины не стали бы возражать (интересно, как бедолаги могли бы возразить Плавту?), но уж больно грязны и невзрачны были эти крестьянки. Кстати, именно крестьянки, в первоначальном значении этого слова. На обеих Геннадий заметил маленькие деревянные крестики. А старший из мужчин после трапезы пробормотал что-то вроде «Pater noster»[57].

Внезапно тонкий жалобный вой пронзил темноту. Совсем близко. Стреноженные лошади, пасшиеся неподалеку, нервно заржали и подались к людям.

Даже слой пыли не мог скрыть, как побледнели женщины. Да и мужчины занервничали.

– Лупус, – прошептала девочка. – Волк.

И тут же получила от матери оплеуху.

– Накличешь, дура!

– Оставь ее, – спокойно уронил Плавт. – Ну, волки. Что с того? Пойдем, Геннадий, лошадей привяжем на всякий случай.

Черепанов поднялся.

За все время их совместного путешествия волков он не видел ни разу. И не слышал. Следы – да. Следы попадались. И волчьи шкуры у варваров по ту сторону Дуная встречались столь же часто, как сапоги типа «казак» осенью на Арбате.

Вой раздался совсем близко. И тут же солисту ответил целый волчий хор.

– Кровь учуяли, – сипло произнес старший из мужчин. – Его кровь. – Он показал на недоеденную тушу оленя.