Книга Идол прошедшего времени - Ирина Арбенина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это одна из наших находок. Амулет… Видите: на поверхности нанесены точки травинкой, в которых угадываются изображения. Это, например, птица.
— Птица?
— Бывают еще с головой быка или собаки…
— И что это значит?
— Видите ли… Люди бронзового века, населявшие Мширское городище, верили, что обжиг делает предмет священным. В общем, мы нашли уже здесь несколько таких амулетов. Возможно, их просто держали в руке, совершая ритуалы. Для удачи или напротив.
— Наоборот?
— Да.
— Интересно…
— Кроме того, некоторые археологи придерживаются точки зрения, что это «вместилище души».
— Так, значит… Вместилище души? — Дамиан довольно легкомысленно подкинул на ладони маленький глиняный амулет. — Вода становится мутной, луна кровавой… Невольно вспомнишь слова студента Тараса Левченко!
— Какие слова?
— Про идолопоклонников. Вы, кстати, этого разве не допускаете?
— Вот уж не знаю, про кого это Левченко толковал…
— Вам лучше знать, про кого. Что тут за игры такие…
— Какие?
— Может, тут у вас секта какая, служение культам? Это, вообще-то говоря, возможно?
— Возможно, возможно… — пробормотал Кленский. — Сами говорите, все возможно.
— Правда?
— Ну, не так прямолинейно, конечно…
— А как?
— Видите ли… — пробормотал Кленский. — В любом случае… Главное, не поддаваться чарам, как заметил тот же Тарас. Не играть в эти игры с истуканами, языческими богами и идолами.
— Даже если «он появился»?
— Кто появился?
— Идол, Владислав Сергеевич!
За деревьями послышался шорох.
Кленский и сыщик резко обернулись. И облегченно вздохнули.
С озабоченным видом из-за дерева показалась Китаева:
— Ну как, выяснили что-нибудь? Что так наших девочек разволновало?
— Увы… Никаких «существ, которые вследствие священных заклинаний вселились в искусственные изображения и живут в них»! — объяснил Дамиан. — Никого мы, дорогая Вера Максимовна, не обнаружили.
— Все-то вы шутите! — обиделась Китаева. — Ну ладно… Пойду, а то обед подгорит. — И она с оскорбленным видом удалилась.
— Да-а… — задумчиво протянул Дамиан, глядя ей вслед. — Мне кажется, если кто тут что и знает, так это наша вездесущая Вера Максимовна.
— Ну, что там? — встретили их обеспокоенно в лагере молодежь и Корридов.
— Ни-че-го… — Дамиан исподлобья взглянул на Прекрасных Школьниц и уселся за стол. — Плоды потревоженного ума и богатого воображения. И только.
— Как же так? — пробормотала Зина. — Как же — никого? Так и с ума сойти недолго.
— Ну уж… — довольно беспечно откликнулся Дамиан. — Погодите, не теряйте рассудка. Еще пригодится.
— Обед-то у нашей Веры Максимовны все-таки подгорел, — заметил Филонов, когда все наконец разошлись и за столом, кроме него, остался только Кленский.
— Подгорел? Правда? — рассеянно повторил журналист, отодвигая почти нетронутую еду.
— Скажите, Владислав Сергеевич… А что Корридов имел в виду, говоря: «Не очень-то верю во все эти страшные истории, связанные с мширскими идолами»? Что это вообще значит, «страшные истории»?
— Страшные истории? — задумчиво повторил Владислав Сергеевич. — И вы, Дамиан, хотите знать, что он имел в виду?
— Хочу.
— Конечно, я мог бы кое-что вам рассказать…
— Так рассказывайте! Что за истории?
— Прямо сейчас?
— Да, конечно. Зачем тянуть и рассказывать страшные истории на ночь глядя?
— Ну хорошо… Вот только кофе сварю.
— В общем, они действительно страшные. И конечно, очень странные.
— Вот как?
— Вы уже, разумеется, знаете, Дамиан, о мширских идолах, которых нашел в одиннадцатом году археолог Аполлинарий Салтыков? — вместо ответа сам задал вопрос Кленский.
— Разумеется! Я только о них и слышу последнее время.
— Хотите знать, что стало с теми идолами дальше? Точнее, что стало с теми людьми, кому они достались?
— Мне интересно.
— Так вот, мне удалось проследить судьбу некоторых персонажей. Провел, так сказать, журналистское расследование. Дело в том, что начало пути идолов, после того, как их откопал Салтыков, четко прослеживается. Правда, потом следы одного из них теряются.
— И что же известно о начале славного пути?
— Ничего хорошего.
— Вот как?
— Известно, что первого идола Аполлинарий пожертвовал музею… Там он сейчас вроде бы и хранится в запасниках. А вот второго идола…
— Да?
— Салтыков подарил женщине.
— Кто же она?
— Звали ее Нина… Нина Бельская-Рындина. По воспоминаниям современников, «она не была артисткой, как можно было бы подумать по ее двойной фамилии. Может быть, она и была артистка, но мы хотим сказать только, что она не пела, не танцевала и не играла на сцене».
— Я оценил иронию этого высказывания… — усмехнулся Филонов.
— Такие женщины не играют на сцене, Дамиан. Они устраивают театр из собственной жизни. И из жизни тех, кто попадает под их магическую власть, — вздохнул Владислав Сергеевич. — Вам известен, Дамиан, подобный сорт дам?
— Меня судьба миловала.
— А меня нет. В общем, у Нины Бельской-Рындиной жизнь была как роман. И конечно, бесконечные увлечения… И беспробудные кутежи. Вот ее портрет: деланая томность, декадентская прическа, туалеты с претензией на оригинальность… Сцены, истерики, письма, «полные яду». К тому же она была кокаинисткой.
— Набор «достоинств» впечатляет!
— Однако невероятно притягательна! При вполне очевидном, заметьте, уродстве… Наверно, именно про такой тип женщин Игорь Северянин написал:
Была худа, как смертный грех,
И так несбыточно миниатюрна,
Я помню только рот ее и мех,
Скрывавший всю и вздрагивавший бурно.
Я у нее встречал богему — тех,
Кто жил самозабвенно авантюрно.
Далее Кленский продолжил:
— Бельская-Рындина устраивала вечера, имевшие дурную славу… Бывал на них и навещавший Петербург Аполлинарий Салтыков. Как и все, он был, очевидно, в Бельскую влюблен. В общем, второй мширский идол вместо музея оказался у Нины. Был Аполлинарием ей подарен…
— И что же дальше?