Книга Терпеливый снайпер - Артуро Перес-Реверте

– И что же – оно того стоило?

Я взглянула ему в глаза – светло-карие и спокойные. Капюшон он откинул, и видны были волосы – слегка вьющиеся, уже редеющие на лбу. Лицо правильное, даже привлекательное, хотя этим он в большей мере был обязан широкой открытой улыбке, словно освещавшей его сейчас.

– Это будет зависеть от тебя.

Я перевела взгляд на свои выпачканные синей краской руки. Он улыбнулся шире:

– Человек есть то, что он делает своими руками… По крайней мере, так утверждает восточная мудрость.

– Может быть, – согласилась я. – Но у меня они до сих пор ходуном ходят.

Он подставил голову под струю воды и тотчас поднялся на ноги, отряхиваясь как собака. Снайпер оказался высокого роста, худощав и, что называется, в форме: впрочем, иначе и быть не могло – он много раз доказывал свою физическую силу. Обо мне, к сожалению, такого сказать было нельзя: легкие у меня до сих пор жгло и все мышцы ломило до ужаса.

– Взяли кого-нибудь?

– Из ребят? Нет, вряд ли. Мы с тобой, кажется, удрали последними. Они быстро бегают.

– Я думала, они должны прикрывать тебя.

– Есть ситуации, когда каждый прикрывает только себя.

Наступило молчание. Снайпер сунул руки в карманы куртки и уставился на меня, не обращая внимания на то, что вода лилась у него с мокрых волос и текла по щекам.

– Ну? Как тебе понравилось?

Я не сразу поняла, о чем он. Потому что думала совсем о другом. О том, какие шаги надо будет сейчас предпринять. Как использовать возможность, прежде чем она растает во мраке, подобно членам нашей команды.

– Что, прости? – переспросила я.

– Я спрашиваю, как тебе понравилась акция. Вагоны и прочее.

– Я так понимаю, это было испытание?

– Для тебя? Да нет… – Он пожал плечами. – Обычная интервенция. Горбунчикам нравится налетать на чужую территорию, устраивать там такие карательные экспедиции. Эта часть порта принадлежит ТаргаН. Иногда я хожу с ними.

– Ты очень быстро бегаешь для своего возраста.

Рассеянно, словно думая о чем-то постороннем, он чуть склонил голову к плечу.

– Для моего возраста? А-а, да… Конечно. Для кроссов уже не гожусь, но форму держу. Иначе нельзя, когда занимаешься такими делами.

– Забавно.

– Что тебе забавно?

– Да все. Ты. Эта ночь. Зачем тебе это? Ты ведь мог бы…

– Мог.

В этом слове я уловила не вопрос, а безусловное утверждение. Мы глядели друг на друга, как два фехтовальщика, и я искала брешь в его защите. А он, судя по всему, не спешил.

– Просто перед битвой ты молод, – сказал через мгновение, как бы подводя итог своим размышлениям. – А после – состарился, независимо от того, победил или проиграл. Понимаешь?

– Вроде понимаю. Неопределенностей больше, чем непреложности.

Мой ответ его как будто устроил. Потом он вытащил из кармана левую руку, поднял ее, словно указывая на город со всем, что было в нем, – с обмелевшим, но все еще хаотически бурлящим и шумным потоком машин, с автомобильными фарами, что мелькали между огнями зданий и фонарями на площади.

– Иногда стоит приберечь кануны сражения, – сказал он.

И – то ли улыбнулся снова, то ли так и не перестал улыбаться. И ничего больше не добавив, направился к автобусной остановке.

– Но эти ребята так заботятся о тебе, – настаивала я. – Охраняют, оберегают.

Он не ответил. Остановился под навесом и изучал схему маршрутов.

– У тебя, кажется, что-то было ко мне, – сказал он наконец.

– Это не объект.

– Да знаю, что не объект… Предложение?

– Да.

– Ну, рассказывай.

И я рассказала. В округлых выражениях, с долгими паузами, чтобы он успевал воспринимать и усваивать информацию: проект Маурисио Боске… каталог, предваряемый большой ретроспективой в нью-йоркском Музее современного искусства… аукционные дома. Рассказала и про свою роль во всем этом. Употребила на это те двадцать минут, за которые автобус, сделав несколько остановок, наконец-то доставил нас от площади Масаниэльо на площадь Триеста и Тренто перед кафе «Гамбринус». За все это время Снайпер не шевельнулся и не вымолвил ни единого слова – он сидел у окна, и по его лицу, как размашистые мазки сияющей летуче-легкой краски, скользили огни: охристые и оранжевые – фонарей, витрин и автомобилей, лимонные, зеленые и красные – светофоров. Снова и снова начиналась игра желтых и оранжевых бликов, которые, слепя и завораживая меня сложной цветовой гаммой ночи, то четко выделяли профиль моего собеседника, то покрывали меня его подвижной тенью – тенью неуловимого снайпера.

Я напрасно назвала его «собеседником», это неточно. Он ни слова не проронил. А слушал – отвернувшись от меня к окну и разглядывая город, словно был полностью поглощен этим занятием. Словно те картины, которые я рисовала перед ним, выглядели не так, как должны были и какими были на самом деле – а меж тем ведь были они тем идеальным взлетом, тем Окончательным Посвящением, о котором каждый художник, в какой бы сфере ни работал, мечтал хотя бы раз в жизни. Мне казалось, он слушает так, будто речь идет о каком-то постороннем и, более того, глубоко безразличном ему человеке. Мне припомнилось, чту несколько недель назад говорил мне в Мадриде райтер по имени Крот, с которым вместе в начале девяностых беззаконно расписывал стены и вагоны этот безмолвный человек, сейчас сидящий рядом со мной в неапольском автобусе. Снайпер очень непрост, сказал Крот тогда. Бесконечно так продолжаться не может. В один прекрасный день он сбросит маску и заработает миллионы.

А теперь мы стояли с ним недалеко от королевского дворца. Он и я. Лицом к лицу. На другом конце площади, подсвеченный прожекторами, виднелся неоклассический купол Сан-Франческо ди Паола.

– Это значило бы выйти из тени на свет, – сказал наконец Снайпер. – Открыть лицо.

– Вовсе не обязательно. Я знаю о твоих проблемах. Безопасность тебе гарантируют.

– О моих проблемах… – задумчиво протянул он.

– Вот именно.

– И что же ты знаешь о моих проблемах?

Я заговорила медленно и очень осторожно, взвешивая каждое слово. Снайпер слушал с подчеркнуто учтивым вниманием. Так, словно отдавал должное моей тактичности.

– С такими деньгами ты сможешь рассчитывать на идеальное убежище. Сопоставимое с тем, какое предоставили Рушди или Савиано[47].