Книга Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 4. Демон и лабиринт - Александр Фурман

– Ну, что будем делать? – с грустной надеждой спросила Соня у Машки.

Та мрачно хмыкнула:

– А чего ты у меня-то об этом спрашиваешь?

– Ну как же, ведь ты у нас вроде как за главного…

– Я?! Знаешь что, Друскина… Спасибо тебе, конечно, за такую высокую оценку моих скромных творческих способностей, но для меня это, пожалуй, слишком большая честь… Ладно, лучше будем считать, что мы это уже проехали. Короче, ты задала мне вопрос? Отвечаю на него с присущей мне прямотой: лично я думаю, что пора закрывать эту лавочку.

– Подождите, – вмешался Фурман, – почему так сразу все закрывать? Время же еще есть. И ничего катастрофичного пока не произошло. Мою роль вполне может взять на себя Морозов. Если он на это согласится, то его роль, скорее всего, придется сократить. Но в целом это мало на что повлияет. Игорь, как ты считаешь, можем мы так сделать?

– Да конечно, валяйте, сокращайте еще! Чего мелочиться? И вообще, чего меня спрашивать? От меня там и так уже ничего не осталось. Кстати, мою роль тоже легко можно вырезать, если надо. В целом-то никакой разницы уже нет…

– Так, минуточку! – встрепенулся Морозов. – Прежде чем мы начнем принимать какие-то важные для нас всех решения, я хотел бы еще кое-что уточнить у Фура. Наедине, если никто не против.

Усмехнувшись, Фурман пожал плечами.

– Тогда мы с Сашей, с общего разрешения, берем двухминутный тайм-аут.

– Нам всем выйти? Чтобы вы могли побыть наедине, – обиженно спросила Соня.

– Нет, вы можете остаться здесь, – хладнокровно ответил Морозов. – Мы просто отойдем немного в сторонку…

…Саня, я буду говорить с тобой прямо, как с другом. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что твой совершенно неожиданный выход из игры довольно сильно осложняет наше и без того непростое положение. Я не собираюсь упрекать тебя или уговаривать пересмотреть свое решение. Ты имеешь полное право так поступить, как и каждый из нас. Но мне все же хотелось бы лучше понимать, что происходит. Потому что еще днем ты, на мой взгляд, был настроен вполне позитивно. Ты можешь мне ответить откровенно в двух-трех словах, что заставило тебя так резко изменить свою позицию? Поверь, это останется строго между нами.

Фурман покивал, пытаясь справиться с волнением.

– Если объяснять совсем коротко, то, когда я вышел на сцену и представил, что произношу на публику эти пошлые напыщенные монологи, меня чуть не вырвало.

– И что, это все?..

– Как на духу.

– Да… Ситуация, оказывается, куда проще, чем я думал. А с другой стороны, если все обстоит именно так, как ты говоришь, то в целом дело намного хуже… Ты же знаешь, я полностью доверяю твоему литературному чутью. Правильно ли я тебя понял: ты утверждаешь, что ладушинский текст – это полное и абсолютное говно?

– Ну нет, не абсолютное, конечно. Как известно, нет пределов совершенству… Там есть и какие-то более или менее удачные куски. Но на мой, так сказать, личный вкус все это очень слабо.

– А как же так получилось, что мы все дружно согласились это ставить?

– Даже и не знаю. Видно, помрачение какое-то на всех нашло. Кроме того, мы ведь попытались кое-что там улучшить, порезали сильно… Но, если честно, у меня просто язык не поворачивается произносить эту муть вслух перед людьми.

– Спасибо, я тебя понял, – задумчиво сказал Морозов. – Тогда последний короткий вопрос: как, на твой взгляд, нам теперь следует поступить со всем этим?

С учетом того, естественно, что твой отказ уже является неотменимым фактом.

– Ситуация, с одной стороны, очень деликатная. Как бы там ни обстояло дело с чисто литературной точки зрения, но будет совершенно неправильно, если в результате мы рассоримся с Игорем, и он на нас смертельно обидится. А такой исход вполне возможен… Мне теперь, естественно, неудобно давать вам какие-то советы. Но, по-моему, эту постановку еще можно попробовать довести до ума. Я уже предлагал такой вариант: если бы ты взял мою роль… ну, и так далее.

– Ладно, я приму этот вариант к сведению. Но я бы очень просил тебя в любом случае остаться с нами до конца и помогать хотя бы своими советами. Могу я на это рассчитывать?..

Когда они вернулись к остальным, Морозов бодро объявил, что как старший по званию явочным порядком принимает на себя руководство всей операцией.

– А можно узнать, какое у тебя звание? – с недоверчивой улыбочкой спросил Номинал. – Если это не секрет, конечно.

– Морозов у нас числится генералом морской кавалерии! – отрапортовала Друскина.

– Ну, так бы сразу и сказали! А то мы ж были не в курсе. Теперь все с ним стало понятно.

– Так, перерыв закончен! Разговорчики в строю прекращаем и дружно беремся за работу, – скомандовал Морозов. – Саня, давай-ка сюда листочки с твоим текстом.

Все поднялись на сцену, а Фурман, чтобы не мозолить им глаза своим присутствием, виновато присел в шестом ряду с краю. Но Машка велела ему сесть поближе: «От пения тебя никто не освобождал, поэтому нечего увиливать от своих обязанностей! И подпевай мне в полный голос, так чтобы я тебя отсюда слышала».

Некоторое время на сцене происходила суета: Морозов, проглядывая на ходу полученные от Фурмана листки, уверенно раздавал довольно разумные режиссерские указания; Ирина деловито интересовалась тем, как все будут располагаться и двигаться, чтобы не сталкиваться друг с другом; Соня назойливо упрашивала Володю срочно подвесить к кулисам какие-то изготовленные ею бумажные декорации; Машка с мрачным вдохновением мычала какую-то мелодию, подбирая ее на гитаре; Ладушин, держа в руке полный авторский экземпляр пьесы, посматривал на всех с грустным видом… Потом Морозов приказал очистить площадку от лишних людей и начать прогон отдельных эпизодов. Сам он пока читал свой текст невыразительной скороговоркой по бумажке, объяснив, что выучит его за ночь. Главное сейчас, по его словам, было увидеть все в целом от начала и до конца, а мелкие детали позднее легко притрутся.

На взгляд Фурмана, действие, в принципе, было выстроено. Конечно, это была корявая самодеятельность с нелепой претензией на глубокомысленность… Но получилось все же лучше, чем можно было ожидать в данных обстоятельствах. А с песнями так вообще хорошо! Если всем немножко сбавить ложный актерский пафос и как следует подогнать все эпизоды…

Ладно, с усталым раздражением сказал Морозов, поехали еще раз.

Действие начало прокручиваться по новому кругу.

В середине третьего монолога Молодого человека Морозов внезапно остановился:

– Да, Фур был абсолютно прав. Язык просто физически отказывается произносить эту мутную чушь…

Фурман испуганно взглянул на Игоря, но тот как раз отвлекся и вроде бы ничего не услышал.

– Всё, хватит! Ничего не получится! – объявил Морозов. – У нас остается слишком мало времени. Сейчас уже понятно, что мы элементарно не успеваем довести все это до такого уровня, с которым было бы не стыдно выйти на люди.