Книга Холод - Андрей Геласимов

Зачем-то он представлял, какой могла быть его последующая жизнь с Ниной, не начни она бегать сюда после тех молчаливых телефонных звонков. Он думал о двух сыновьях и о дочери – о том, как бедно и весело они жили бы все впятером и как мало им всем было бы нужно; о том, как по утрам они с Ниной рассказывали бы в постели друг другу свои сны про войну и китайцев, а дети приносили свои горшки и усаживались вокруг их кровати, чтобы послушать. Один из них начинал бы вдруг тужиться и сильно краснеть, другие кричали бы, что воняет, а потом все вместе сидели бы на кухне и терпеливо следили за тем, как Нина стряпает для них блины, и всё это – потому что из сотен и даже, наверное, тысяч встреченных за всю жизнь людей она была единственным, созданным лишь для него существом, и он знал это с самого начала.

Когда она ему изменила, тяжелее всего Филиппову пришлось от того, что он перестал воспринимать жизнь в чистом виде. Ко всему, что он тогда делал, в той или иной степени обязательно примешивалась Нина. Чем бы он ни занимался, все умножалось на ее голос, на ее плечи, на ее умение лечь рядом так, словно их тела изначально задумывались вместе. Из каждого фильма, который он безуспешно пытался смотреть, проглядывала Нина. Каждая песня была о ней. Из каждого разговора вытекала она. Каждый прохожий знал про ее измену.

– Они до кассы уже добрались, – пихнул его локтем демон.

Филя поднял голову и увидел, что налетчики в самом деле оставили в покое свои мешки и возились теперь у кассы. Открыть ее у них не получилось, поэтому они просто сорвали ее с места прямо с болтами, подцепив монтировкой.

– Валим отсюда, – торопил его демон. – Бери обувь какую-нибудь и уходим. Сейчас точно менты подъедут. Или хозяева.

– Не работает сигнализация, – ответил ему Филя. – Если хочешь – вали. Я останусь.

Ему действительно не хотелось уходить. Он долгие годы учился избегать любых воспоминаний про Нину и про то, что с нею в итоге произошло, но стоило ему войти в эту квартиру, как они, эти воспоминания, перестали его пугать. Филя снова оказался на ее выпускном, откуда он умыкнул ее, забравшись в родную школу через окно в мужском туалете на первом этаже. Заскучавшая от напутственных речей, духоты и напыщенных одноклассников, она с радостью согласилась тогда сбежать, и под утро они оказались в квартире его лучшего друга. Поболтав о том о сем, они как-то незаметно уснули в двух неудобных креслах, стоявших напротив друг друга, а через пару часов одновременно проснулись, как будто уже были связаны особой тревожной нитью. Нина еще не пошевелилась, едва только открыв глаза, и Филя тут же открыл свои. Они сидели неподвижно, рассматривая друг друга, и он не мог найти в ней ни одной черты, которая была бы чужда ему. Перед тем как уснуть, Нина накинула поверх выпускного платья огромную лётную куртку, принадлежавшую отцу Филиного друга, и теперь походила в ней на взъерошенного воробья, который забрался в чужое гнездо. Опустив ноги на пол, она выскользнула из куртки, поежилась и прошлепала узкими босыми пятками к открытой двери на балкон. Филя завернул голову, чтобы видеть ее, но тут же зажмурился, ослепленный висящим над перилами солнцем. Выйдя на балкон следом за Ниной, он посмотрел вниз на залитые ярким светом пустынные улицы, на поливальную машину, одиноко ползущую позади бесшумной на таком расстоянии сверкающей водной дуги, затем перевел взгляд на белое, сильно помятое выпускное платье и на пару секунд ослеп. Нина – тонкая, почти невесомая – парила над городом, закинув руки, что-то делая с копной рассыпавшихся по плечам темных волос и подставляя заспанное улыбающееся лицо солнцу. Она была настолько прозрачна, что он едва не протянул руку, чтобы проверить, настоящая ли она. Нина зевнула, потянулась, вся задрожала, как дрожит бессмысленный, только что проснувшийся котенок, и Филя понял, что не сможет без нее жить.

– Хорош врать, – вмешался в его воспоминания демон. – Спокойно прожил без нее двадцать лет. И неплохо прожил, между прочим. Давай, обувайся. Эти придурки закончили.

Грабители уже успели раздолбить монтировкой кассу и выгрести из нее деньги, а теперь выносили свои мешки на улицу, толкаясь в дверном проеме, обдавая сидящего на полу Филю негромким матом и волной холода из открывающейся то и дело двери. Батарейки в их игрушечных автоматах к этому времени уже, очевидно, сели, поэтому они подсвечивали себе путь телефонами.

– Поднимаемся, – толкнул Филю демон. – Там еще несколько пар унтов осталось. Давай, шевелись, а то будешь как летчик Мересьев.

Демон захихикал и пропел дурным голосом:

– Гангрена, гангрена! Ему отрежут ноги!

Перебравшись к окну, Филя не без труда стянул одеревеневшие кеды и сунул правую ногу в узкий раструб унтов. Нога застряла, Филя запрыгал на левой, потерял равновесие и свалился на пол. Один из двух только что снова вошедших налетчиков обернулся, посветил в его сторону телефоном, но другой тут же толкнул приятеля в плечо.

– Забей. Пусть бомжара слегонца приоденется.

– «Бомжара», – глумливо повторил демон, как только за грабителями опять захлопнулась дверь.

– Не могу натянуть, – выдавил Филя. – Узкие очень.

– Они женские, идиот. Пощупай, там бисером спереди все расшито.

– А какие из них мужские?

– Где бисера нет. Совсем отупел от холода?

Пока Филя возился с унтами, демон пристально смотрел в окно, словно ждал кого-то. Пес поднялся с того места, куда его положили при входе, и, постукивая когтями по полу, подошел к Филиппову. Тот чувствовал, как собака дышит ему на открытый участок кожи сзади на шее. От этого ему было немного щекотно и странно. За всю его жизнь никто еще ни разу так горячо на него не дышал. При выдохе пес едва слышно поскуливал, переходя временами практически на ультразвук. По спине у Фили бежали мурашки, он продолжал натягивать чужие унты, которые все никак не хотели натягиваться, а демон неподвижно стоял у окна, сливаясь в темноте со всем остальным в комнате. Если бы Филя не знал наверняка, что он там стоит, ему запросто могло показаться, будто в разграбленном магазинчике, кроме него и сильно пораненной собаки, никого нет.

– Скажи мне, ты сейчас счастлив? – негромко спросил демон. – Вот именно в эту минуту?

– Сейчас? – переспросил Филя. – Думаю, да.

– Ну и дурак. Человеку не обязательно быть счастливым. Счастье – непродуктивное состояние. Все самое важное в своей жизни люди совершают, когда они абсолютно несчастны. Война, муки творчества, боль потерь – что в этом от счастья? Однако только в такие моменты человек способен на невозможное. В этом секрет величия.

– Так это ты про людей говоришь, – усмехнулся Филя.

– Ну да.

– А ты в курсе, что не все люди – люди? Некоторые только кажутся.

Демон негромко засмеялся.

– Это ты себя имеешь в виду?.. Успел, кстати, там обуться?

– Да.

– Хорошо. Потому что твое время вышло.

Демон отпрянул от окна и совершенно растворился в темноте. В следующее мгновение снаружи на лестнице послышался топот, громкие голоса – дверь в магазин распахнулась, и с улицы ввалилось несколько человек. Все они были одеты в пуховики, унты и лохматые шапки. Все громко кричали, двое размахивали бейсбольными битами.