Книга Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама - Барбара Такман

Никто не подсчитал ожидаемого дохода с налога на сидр, неясно было, какую часть дефицита он может покрыть, но из-за всеобщего недовольства правительству пришлось уйти в отставку. Канцлер казначейства был известным распутником — сэр Фрэнсис Дэшвуд вскоре получил титул барона Деспенсера. Основатель «Клуба адского пламени», созданного в перестроенном монастыре, Дэшвуд не был компетентным финансистом: его познания в этой области ограничивались, как заметил его современник, «знакомством со счетами в таверне», а сложение пяти цифр было для него «недоступной тайной». Наверное, он понял, что налог на сидр не принесет ему славы. «Люди станут показывать на меня пальцем, — сказал он, — и кричать: „Вон идет самый худший казначей на свете!“».

Многих благородных лордов посещало осознание собственной непригодности для работы в правительстве, титул был единственным показателем их достоинства. Важность обладания высоким званием понимали в XVIII веке все классы — от йомена до короля, просвещенность века не простиралась до эгалитаризма. Георг III ясно дал это понять: «Лорд Норт не может серьезно думать, что обычный джентльмен, такой как мистер Пентон, встанет на пути старшего сына графа, ибо такая идея противоречит всему тому, что я знал всю свою жизнь».

Титул, однако, необязательно придавал уверенность человеку, назначенному на высший пост. Титул и богатство позволили в 1760-х годах маркизу Рокингему и герцогу Графтону усесться в кресло первого министра, а герцогу Ричмонду — стать членом кабинета. Даже будучи первым министром, Рокингем, произнося речь, с трудом держался на ногах, а Графтон часто жаловался на неспособность к исполнению своих обязанностей. Герцог Ньюкасл, унаследовавший имения в двенадцати графствах и доход в 40 000 фунтов стерлингов в год, несколько раз становившийся первым министром и на протяжении сорока лет осуществлявший политический контроль, был робким, беспокойным, завистливым и, возможно, единственным герцогом, постоянно ожидавшим насмешки над собой. Лорд Норт возглавлял правительство в критическое десятилетие семидесятых годов, и Георг III сам с горечью признавал, что первым министрам их ответственность не по плечу.

Билль о сидре послужил причиной смещения ненавистного графа Бьюта. В 1763 году его отправили в отставку, а на его место пришел шурин Питта, Джордж Гренвиль. Хотя налог на сидр явно провалился и через два года был отменен, в поисках доходов правительство попыталось прибегнуть к тому же методу налогообложения в Америке.

Джордж Гренвиль, занявший место первого министра в пятьдесят один год, был серьезным и педантичным человеком, трудолюбивым дилетантом, кристально честным среди коррумпированного окружения. Будучи бережливым от природы, он поставил себе за правило жить по доходам и экономить. При наличии амбиций ему недоставало ловкости, выстилающей им дорогу. Хорошо осведомленный Хорас Уолпол считал Гренвиля «самым способным и дельным человеком в палате общин». Мать Гренвиля была из рода Темплов, а потому старший брат Джорджа, Ричард, унаследовал титул лорда Темпла; дядя Гренвиля по матери, виконт Кобхэм, был владельцем Стоу, одного из самых замечательных поместий того времени. Гренвиль прошел классический путь — Итон, Крайст-Черч, Оксфорд, право он изучал в Иннер-Темпл, в 23 года был принят в коллегию адвокатов, в 1741 году, в 29 лет, стал членом парламента от родного города и представлял его вплоть до своей кончины. Министерского поста Гренвиль добился благодаря своему профессионализму, он служил на самых важных постах при покровительстве Питта. Тот женился на его сестре, а сам Гренвиль не упустил возможности взять в жены сестру члена кабинета графа Эгремонта.

Таков был типичный портрет британского министра, а происходили они примерно из двухсот семей, в числе которых в 1760 году было 174 пэра, все знали друг друга с детства, учились в одних и тех же школах и университетах. Многие были связаны родством через кузенов, кузин и свойственников, через приемных родителей, через браки. Они женились на сестрах друг друга, на дочерях, вдовах, обменивались любовницами (некая миссис Армстед выступала в этой роли для лорда Джорджа Джермейна, а также для его племянника герцога Дорсета, для лорда Дерби, для принца Уэльского и для Чарльза Джеймса Фокса, за которого, в конце концов, и вышла замуж). Они назначали друг друга на разные посты, обеспечивали пенсионами. Из двадцати семи человек, занимавших высшие посты в 1760–1780 годы, двадцать посещали либо Итон, либо Вестминстер, в Оксфорде они обучались либо в Крайст-Черч, либо в Тринити-колледже, а в Кембридже — либо в Тринити, либо в Кингс. За обучением в большинстве случаев следовало «большое путешествие» по Европе. Двое из двадцати семи были герцогами, двое — маркизами, десять — графами, был среди них один шотландский и один ирландский пэр; шестеро были младшими сыновьями пэров и только пятеро — людьми незнатного происхождения, среди них Питт, выдающийся государственный деятель того времени; троим, избравшим юридическую карьеру, удалось стать лорд-канцлерами. Единственным профессиональным образованием, открытым для младших сыновей и джентльменов незнатного происхождения, было право (избрать военную или церковную стезю можно было и без обучения).

Пэры и другие джентльмены, обладатели прекрасных имений, получали годовой доход от сдачи земли в аренду, от шахт и другой собственности в 15 000 фунтов стерлингов и более. У них имелись большие угодья, фермы, конюшни, псарни, парки и сады. Они встречали бесчисленных гостей, им прислуживала целая армия лакеев, грумов, егерей, садовников, батраков, мастеровых. Маркиз Рокингем, самый богатый из тех, кто занимал высшую должность в то время, за исключением герцогов, получал со своей собственности в Йоркшире, Нортгемптоншире и Ирландии годовой доход примерно в 20 000 фунтов стерлингов. Он проживал в одном из самых больших домов в Англии, женился на наследнице, контролировал три представленных в парламенте округа, 23 церковных прихода и назначение пяти священников, был лордом-наместником в графстве Йоркшир и самом городе Йорк.

Зачем обладатели богатств, привилегий и обширных земельных владений стремились занять посты в правительстве? Отчасти затем, что чувствовали: управление страной — их призвание и ответственность. Известное выражение «положение обязывает» имеет корни в феодальной клятве, обязывавшей аристократов заседать в королевском совете, поскольку они обладали большим опытом управления в качестве лендлордов и судей в своих графствах. Вместе с правом управления они получали титул по названию территории. Это и было занятием джентльменов, долг аристократов-землевладельцев. На выборах 1761 года 23 старших сына пэров, достигших возраста 21 года, при первой же представившейся им возможности вошли в состав палаты общин; за исключением двоих, всем им было менее 26 лет.

К тому же высокая должность давала возможность поддержать нуждавшихся родственников. Поскольку имения по майоратному праву переходили по наследству старшему сыну, то личного состояния семьи редко хватало для поддержки младших сыновей, племянников, бедных кузенов и верных слуг. «Место» было необходимо, иначе эти люди лишались поддержки. Дворяне могли получить лишь юридическое образование, тогда как министр, благодаря покровительству и связям при дворе, получал полную свободу. Синекур с довольно туманным кругом обязанностей было в избытке. Сэр Роберт Уолпол, влиятельный министр при предыдущем монархе, обеспечил троим сыновьям, в том числе и Хорасу, посты аудитора казначейства, контролера казначейства и чиновника того же ведомства, причем два сына числились также и в таможне. Джорджа Селвина, модного вольнодумца и знатока публичных казней, назначили архивариусом к лорд-канцлеру на Барбадосе, но он так и не почтил этот остров своим присутствием. Одной из причин неудовлетворительных доходов американской таможни было то, что контролеры этого ведомства часто проживали дома, в уютной Англии, а свои обязанности перекладывали на низкооплачиваемых и падких на подкуп чиновников.