Книга Ужин вдвоем - Майк Гейл

— Какая?

— Помнишь Адель? Адель и Дэмиена?

Как же, и Адель, и Дэмиена прекрасно помню. Старые университетские друзья Иззи. Не слишком близкие друзья — из тех, с которыми перезваниваешься раз в месяц и заканчиваешь разговор словами: «Надо бы как-нибудь встретиться». Последнее, что я о них слышал — Адель беременна.

— В прошлую субботу Адель родила, — сообщает Иззи. — Девочку. Восемь фунтов шесть унций. Назвали Мэделин Катриона Мейсон.

Я всматриваюсь в ее лицо, ища следы печали или тайной зависти. Много месяцев мы не говорили о выкидыше, словно этого и не было — и все же от разговора о ребенке Адели и Дэмиена мне делается как-то не по себе. Однако Иззи, кажется, ничего такого не чувствует.

— Как Адель? — спрашиваю я.

— Говорит, очень устала. Роды были долгие. Восемнадцать часов. Схватки начались рано утром, когда она еще в постели лежала: отошли воды, и сразу пошло-поехало… Говорит, когда она наконец родила, Дэмиен заплакал навзрыд.

— Неудивительно. Такое волнующее событие! Собственные слова поражают меня своей неожиданной уместностью. «Волнующее событие»? Я-то что об этом знаю?

— Они приглашают нас к себе, — добавляет Иззи. — Завтра после работы. Ты пойдешь?

— А ты?

Она кивает.

— Ладно, — говорю я тогда. — Пойдем вместе.

Мини

Дэмиен и Адель обитают в трехэтажном викторианском доме в Финсбери-Парке. Мы подходим к подъезду, нагруженные подарками: куча флакончиков с ароматическими веществами для Адели, бутылка бренди для Дэмиена и детский тренажер из Центра раннего развития для Мэделин. Я нажимаю кнопку звонка, и мы ждем. Несколько секунд спустя спускается Дэмиен.

Прежде, сколько мне помнится, он на людях иначе чем в костюме и при галстуке не появлялся: теперь он в джинсах, футболке, заляпанной чем-то вроде детской рвоты, и босиком. На подбородке, до сих пор всегда безупречно выбритом, щетина трехдневной давности. Он впускает нас в подъезд и по дороге рассказывает, сколько в последние дни недоспал.

— Сегодня ночью она просыпалась восемь раз… а прошлой ночью вообще не спала… а позапрошлой проспала всего три часа… а позапозапрошлой… — тут мы подходим к квартире, он открывает дверь и договаривает: — Так что я сейчас немножко не в себе. Даже не помню, какой сегодня день. — И, рассеянно почесав живот, добавляет: — А вы, ребята, вообще как живете?

— Прекрасно, — отвечает Иззи, входя в прихожую. — Меня повышают в должности.

— И у меня все хорошо, — добавляю я.

Дэмиен улыбается.

— Адель рассказывала, что ты бросил рок-журналистику и теперь пишешь в каком-то журнальчике для подростков. И как тебе там? Весело, должно быть?

— Ага. Не так легко, как кажется, но в самом деле весело. Но речь не о нас с Иззи: мы пришли на вас посмотреть. Как себя чувствуешь в роли отца? — Я пожимаю ему руку. — Поздравляю еще раз.

— Папаша из меня никудышный: в основном путаюсь у Адели под ногами. Садитесь, — он указывает на диван в гостиной, — сейчас принесу вам выпить. Адель скоро выйдет. Пытается привести себя в пристойный вид — это ее слова, не мои.

И он исчезает, оставив нас с Иззи осматриваться кругом. Не помню, когда я в последний раз был у Дэмиена и Адели дома, но, кажется, здесь многое переменилось. Стены комнаты, прежде желтые, теперь оклеены светло-зелеными обоями, старомодная газовая печь заменена открытым камином, в углу свалены кучей наполовину нераспечатанные подарки. Я замечаю несколько мягких игрушек и коробку с детской азбукой. На спинке стула висят ярко-зеленые детские штанишки: я сразу их узнаю — точно такие я разглядывал в магазине «Ваш малыш». Я подхожу к стулу, беру штаны и рассматриваю их на свет — точь-в-точь как тогда.

— Какие милые! — говорит Иззи. — Только, по-моему, для новорожденной великоваты.

— Верно, — отвечает Дэмиен, входя в комнату. — Это от моего брата Гарета. Ему всего девятнадцать, и, покупая подарок, он не догадался взглянуть на ярлычок. А там написано: «От двадцати четырех до двадцати шести месяцев». Ничего, будет носить, когда подрастет.

Все мы смотрим на штанишки, но только одному из нас приходится выбежать из комнаты, отговорившись необходимостью срочно посетить туалет. Из ванной комнаты я возвращаюсь уже почти спокойным.

Я

— Ну и как, нравится тебе быть отцом?

— Это потрясающе, — отвечает Дэмиен. — Точно так, как я и представлял. Удивительно: такая кроха — и перевернула всю мою жизнь!

— Да, не надейся, что легко отделаешься, — улыбаясь, подхватывает Иззи. — Быть отцом — это навсегда. Тебя еще много приключений ждет, тем более с девочкой. Не успеешь оглянуться, и она уже подросток: запирается у себя в комнате, включает музыку на весь дом и бегает за парнями.

— Против музыки я не возражаю, а вот парни… Адели я уже говорил: Мэдди не будет встречаться с мальчиками, по крайней мере, лет до двадцати. А лучше — до тридцати.

— Поскольку я единственная из присутствующих знаю, что значит быть девочкой-подростком, — авторитетно заявляет Иззи, — то вот что тебе скажу, дорогой мой Дэмиен: ни один отец на свете не в силах удержать дочь, когда дело доходит до мальчиков. Так что лучше тебе привыкнуть к этой мысли заранее. Мой отец поначалу тоже не жаловал Дейва, а со временем привык и в последние годы уже души в нем не чаял.

— Твой отец очень хорошо ко мне относился, пока ты не заявила, что переезжаешь ко мне, — со смехом поправляю я.

— Верно, — отвечает Иззи. — Даже предупреждал, что я собственными руками гублю все свои надежды. «Не надейся, что он когда-нибудь женится на тебе! — говорил он. — К чему покупать корову, когда и так пьешь молоко задаром?»

В это время в комнату входит Адель с младенцем на руках. Выглядит еще хуже Дэмиена: на ней футболка, бесформенная юбка до пола, шлепанцы и носки с Симпсонами. Такой я Адель еще не видывал: в последнюю нашу встречу (год назад мы вчетвером вместе ужинали) на ней было соблазнительное черное платье без рукавов от «Прада», и каждые пять минут она бегала в туалет поправить прическу.

Дэмиен берет у нее девочку, и мы с Иззи крепко обнимаем молодую мать. Мэдди на руках у Дэмиена ворочается и смешно кряхтит.

— Хочешь подержать? — спрашивает он.

Иззи кивает и осторожно берет малышку из его протянутых рук. Мне снова приходится выйти — говорю, что вдруг пить захотелось.

Разговор

Половина девятого: мы с Иззи едем по Северной линии домой. В последнем вагоне почти никого, кроме нас двоих. Большую часть пути Иззи молчит и смотрит во тьму за окнами или на проносящиеся мимо рекламные щиты, когда же мы обмениваемся краткими репликами, голоса наши теряются в ритмичном грохоте колес.

— Знаешь, что за день девятнадцатое марта?