Книга Ребенок - Евгения Кайдалова

– Почему?

– Потому что нормальную зарплату мы можем выплачивать только черным налом. Да ты спроси кого хочешь – у нас все работают без трудовой книжки. Кроме меня и бухгалтера.

– Давайте оформим меня сейчас!

– Ну, это нереально.

Я не понимала, что такого нереального было в моей просьбе, но что я могла поделать? Должно быть, я смотрела на Виктора так, как если бы меня у него на глазах затягивало в водоворот, а он не хотел даже бросить спасательный круг, потому что мой бывший начальник не выдержал. Он полез за бумажником.

– Вот, держи, – сказал он, протягивая мне три стодолларовые купюры.

Наверное, мой взгляд остался прежним, потому что Виктор раздосадованно шевельнул бровями и его рука нырнула в бумажник еще раз.

– Хорошо, пусть будет пятьсот. Это все, чем я могу тебе помочь.

Я понимала, что на этом месте драмы предполагается мой уход со сцены, но выполнить замысел режиссера никак не могла. Пятьсот долларов… Еще около пятисот лежит в дальнем углу моего комода между наволочек и простыней. Максимум, на что их всех вместе может хватить, учитывая квартплату, – это на полгода. А что потом?

– Но я ведь смогу вернуться на работу? Примерно через полгода?

– Видишь ли… Инна, ну как я могу говорить заранее? Ты сама знаешь, какая ситуация на рынке – все меняется каждый день. Может быть, Юра справится сейчас без тебя, а если нет? Придется брать второго человека. Не увольнять же его потом через пару месяцев… А может быть, необходимость в директоре по маркетингу вообще отпадет, как знать… Короче, ты нам позванивай – там видно будет.

Прозвучал уже второй звонок, возвещающий о том, что я должна уйти, но я все никак не могла оторваться от стула – я не верила, что так бывает. Что я им сделала, им обоим: ребенку и Виктору? Одному не дала умереть, второму помогла достичь процветания… За что они сейчас, сговорившись, выталкивают меня из жизни на безлюдный и бесплодный пустырь?

Взгляд моего бывшего начальника начал холодеть. Он так быстро и раздраженно вертел в руке авторучку, что напомнил мне тигра, бьющего себя по бокам хвостом. Я решила не дожидаться третьего звонка и поднялась. Боже, как это тяжело – просто вставать со стула! Сначала так далеко подгибаешь ноги назад, потом вся переваливаешься вперед, одной рукой отталкиваясь от подлокотника, а другую нелепо выбрасывая в воздух…

– Так ты берешь деньги? – спросил меня сзади голос Виктора – я была уже на пороге кабинета.

Я повернулась и подошла к его столу. Протянула руку за купюрами и чуть помедлила, борясь с мгновенно завладевшим мной искушением: по законам жанра я должна была бы бросить эти пять бумажек ему в лицо. Но вокруг разыгрывалась жизнь – я взяла протянутые деньги и постаралась, чтобы мое дрожащее «спасибо» прозвучало как можно более вежливо.

XII

Однажды в середине октября я укладывалась спать. Я и подумать не могла, что продержусь целый месяц, к тому же темный и осенний, в полном одиночестве, без телефонных звонков, без работы и вообще без какого-либо определенного занятия. Но тем не менее месяц заканчивался, а я все еще была жива.

Отчасти меня спасли книги – я читала без конца. Причем мне почему-то не хотелось знакомиться с модными литературными новинками; в ближайшем книжном магазине я скупала историко-документальные труды, особенно посвященные Средневековью. Это позволяло мне провести большую часть дня в крестовых походах, внутри осажденных городов и занимаясь дворцовыми интригами. А вот историко-костюмные романы я обходила стороной – сюжет в них непременно строился на любви, а об этом мне меньше всего хотелось себе напоминать.

Отчасти выручали прогулки. Гулять, как я уже говорила, было особенно негде, но волей-неволей мне пришлось познакомиться с районом, узнавая, где находятся магазины, ремонт обуви, прачечная. Ходить в магазин приходилось часто: за один раз я могла унести лишь какое-то минимальное количество продуктов. По дороге туда и обратно я дышала условно свежим воздухом нашего производственного уголка Москвы и, говоря высоким штилем, предавалась раздумьям. Согласитесь, мне было о чем подумать.

Кстати, прогулки помогли мне решить одну существенную проблему – проблему детских вещей. Я, конечно, предполагала, что ребенка надо будет во что-то одевать, но не представляла во что. Однажды я даже совершила путешествие, равное по героизму экспедиции Скотта на Южный полюс: доехала до «Детского мира» – единственного известного мне в Москве магазина, где должны были быть детские вещи. Выбралась я оттуда примерно через час, еле переставляя ноги из-за болей в пояснице и при полном помрачении рассудка. В этом магазине действительно имелось все, но я по-прежнему не имела представления, что из этого всего выбрать мне. Прорезыватель для зубов, соплеотсос, ортопедическая подушка, кокосовый матрас, ходунки, прыгунки, памперсы, драйперсы, хаггисы… Голова шла кругом, а цены подкашивали меня, как пулеметный огонь. В итоге я купила набор из шести пеленок, бутылочку и соску – эти предметы у меня по крайней мере ассоциировались с ребенком. Но проблема детских вещей оставалась, а журналы, с которыми я в отчаянии вновь начала консультироваться, трактовали ее по-своему: покупайте все, что увидите на наших страницах. Книги же помогли мне понять, что детское креслице для машины пока не понадобится, а мнения насчет рюкзака-кенгуру довольно противоречивы.

А вот на прогулке от дома до магазина ко мне однажды подошла незнакомая женщина и спросила, обзавелась ли я уже детским гардеробом. Я ответила, что частично – да, но выяснила, что приобрела лишь сотую часть от необходимого и при этом переплатила втрое. Незнакомка бодро тараторила о том, что у нее двое детей, которые вот-вот пойдут в школу, а их младенческими вещичками все еще забиты все антресоли, да и коляску не берет ни одна комиссионка. Не против ли я?.. Я, разумеется, была не против. Вскоре муж незнакомки водрузил на мой комод три тюка с приданым для новорожденного, а половину кухни заняла коляска, припадавшая на одно колесо (жесткая шина, как выяснилось, была треснувшей, но все еще пригодной к употреблению).

Цену за все это богатство запросили, по-моему, чисто символическую, и я не могла поверить в свою удачу. Финансовый вопрос стоял у меня как кость в горле, и каждая новая мысль отдавалась все большей болью. В моем распоряжении имелось около тысячи долларов, но восемьдесят я должна была ежемесячно выкладывать за квартиру. Сколько же я смогу протянуть без работы? Месяцев шесть? Чуть больше? А потом земля начнет медленно загораться у меня под ногами… Эти размышления изводили меня настолько, что я начинала непроизвольно трясти головой, чтобы от них избавиться.

Естественно, я экономила. Собственно говоря, я не покупала ничего, кроме еды и книг, но от чтения я просто не могла отказаться – это было бы равносильно задержке дыхания. Поэтому решать финансовые проблемы приходилось за счет продуктов. Нет, я не голодала и мне не снились ночами жареные куриные ножки. Я составила для себя вполне приемлемое меню под диккенсовским названием «Тяжелые времена»: побольше каш, побольше салатов из капусты, картошки, огурцов, зеленого лука (благо сейчас, осенью, овощи были дешевыми). Мясо – небольшими кусочками – вприкуску к салатам (если они без яиц), сыр – вприкуску к кашам. Яйца понемногу допускаются в салат. На сладкое – не пирожные (каждое – по два пятьдесят), а белые сухарики собственной сушки, которые слегка обмакиваются в варенье (общежитский рецепт). Это меню было довольно неплохим, я даже подозреваю, что оно было вполне сбалансированным в смысле жиров, белков, углеводов и витаминов, и единственное, что меня угнетало (но угнетало сильно!), так это необходимость самоограничения. Так хочется иногда чего-нибудь эдакого, не по регламенту! Но… Едва подступает это гнетущее желание сделать неоправданную растрату, я упорно внушаю себе, что экзотическое манго, притягательное, как и любой запретный плод, содержит не больше витаминов, чем яблоки; что еще никто не умирал без пакетика фисташек, а неожиданный позыв отведать красной икорки – это от лукавого. Стиснув зубы, я изо дня в день из всего рыночного изобилия выбираю один и тот же унылый необходимый минимум, и ни одним пунктом больше. Ем я теперь исключительно в силу необходимости – такое слово, как «лакомство», осталось в прошлой моей жизни.