Книга Рудная черта - Руслан Мельников

Зрелище, однако! Забрало чуть приоткрылось снизу, отчего казалось, будто шлем поверженного Князя скалит пасть. А ведь действительно… А ведь в самом деле. Именно так и есть. Скалит. Пасть.

Всеволод вдруг понял, почему забральная пластина столь сильно выдается вперед. А иначе под глухим шлемом попросту не поместить…

ЭТОГО. ВСЕГО.

Да уж! Там, в щели, за черным забралом, где у обычного человека был бы обычный рот, у этой нелюди можно разглядеть… что-то… Что-то острое, длинное, белое. Больше всего походившее на выступающие далеко наружу крепкие… Зубы? Клыки? Много зубов. Много клыков. Целый пучок, целый разросшийся куст, частокол целый.

Глава 27

Несколько умрунов обступили магистра и Всеволода – раненого, помятого, безоружного.

Взяли обоих в плотное кольцо, прикрывая от упырей.

– Лежи смирно, русич! – велел Бернгард, поднимая забрало своего шлема и скидывая перчатки. – Не дергайся. Рану посмотрю.

Бернгард задрал рассеченный кольчужный рукав Всеволода. Разорвал одежду на плече. Недовольно поморщившись (еще бы, столько драгоценной влаги вытекает зря!), прижал плечо краем влажного плаща. По плотной промокшей ткани быстро расплывалось красное пятно. Бернгард невнятно выругался.

«Плохо дело, – отстраненно, как не о себе, подумал Всеволод. – Хлещет, как из свиньи. Видать, задело большую жилу».

– Госпитальера[1]сюда! – проревел магистр куда-то в дождливую тьму. – Живо!

Маленький пожилой орденский брат возник под навесом коновязи как по волшебству. В руках – обнаженный меч. На плече – небольшая сума. На широком поясе – с полдюжины кожаных мешочков и маленьких толстостенных склянок, тоже обмотанных толстой кожей.

– Кровь! – процедил Бернгард. – Останови ему кровь! Сейчас же!

Тевтонский лекарь время на расспросы не тратил и, едва глянув на плечо Всеволода, приступил к делу. Отложил меч. Решительно отстранил магистра.

Попросил – как приказал:

– Прикройте рану, мастер.

Бернгард послушно выполнил распоряжение. Собственной спиной и раскинутым в стороны плащом заслонил Всеволода от стекающих сверху – из щелей навеса – ручейков.

Проворно замелькали длинные ловкие пальцы госпитальера. Первым делом лекарь вынул из сумы чистую тряпицу и тщательно обтер рану. Затем отбросил тряпицу в сторону – всю слипшуюся, красную. Всеволод успел заметить среди темно-бурых пятен черные вкрапления. Похоже на крошево от боевого серпа. Вот только с чего бы ему так крошиться?

А орденский знахарь уже откупорил одну из своих склянок. Скупо бросил:

– Потерпи…

Что-то нестерпимо жгучее полилось на разрубленное плечо. Больно! Всеволод прикусил губу, чувствуя, как рану заполняет жидкий огонь.

Опорожненный сосуд полетел в лужу.

– Теперь будет легче, – пообещал госпитальер.

Что-то лилось снова. Из другой склянки. Но теперь, уже не пламя, а холод растекался по ране. Плечо немело, умирало, утрачивало чувствительность, делалось деревянным каким-то, застывало, как во льду. Замороженная неведомым снадобьем то ли навсегда, то ли до поры до времени, боль больше не ощущалась.

– Уже почти все…

В руках лекаря появился кожаный мешочек с неведомым порошком. Осторожно, не прикасаясь к самой ране, а лишь к коже подле нее, тевтон пальцами левой руки широко раздвинул кровоточащий разрез. Даже теперь Всеволод ничего не чувствовал. Только плечо почему-то казалось чужим и разбухшим до невероятных размеров. А старик уже сыпал содержимое мешочка в разверстую плоть.

Скосив глаза, Всеволод видел, как мелкий, будто пыль, бесцветный порошок взбурлил, зашипел. Все плечо и руку до локтя заволокло густыми хлопьями розовой пены.

– Ну, вот и готово!

Госпитальер придавил пенистую массу небольшим сложенным вчетверо платом. Судя по резкому алхимическому запаху, чем-то пропитанным. Затем перемотал рану длинной белой тряпицей. Поверху затянул потуже тонким ремешком, извлеченным из лекарской сумы.

На все про все потребовались считанные секунды.

– Что? – нетерпеливо спросил Бернгард. – Как?

– Я сделал, что мог, мастер Бернгард, – пожал плечами лекарь. – Средства надежные, проверенные. Боль должна уйти. Кровь – остановиться.

Всеволод прислушивался к собственным ощущениям. Да, боли действительно не было. Совсем. И кровяной ток уже не отдавался в плече тугими рвущимися наружу толчками.

– Вот только… – госпитальер запнулся.

– Что «только»? – вскинулся Бернгард.

– Если он, – госпитальер указал глазами на Всеволода, – продолжит бой – рана раскроется снова. Русич истечет кровью.

– Он должен жить! – свел брови Бернгард.

– Тогда он не должен драться. Не должен делать резких движений, не должен садиться в седло. Чтобы рана затянулась полностью, ему нужен полный покой. Хотя бы до следующего вечера. Это все, что я могу сказать.

Лекарь завязал сумку, поднял меч. За непробиваемым защитным кругом, выстроенным мертвецами Бернгарда выли упыри и кричали люди.

«Покой? – Всеволод усмехнулся. О каком покое может идти речь, когда кругом – творится такое?»

– Госпитальера! Госпитальера сюда! – донеслось откуда-то справа.

– Я должен идти, мастер.

Не дожидаясь ответа, лекарь шагнул из-под навеса в дождь.

Магистр пребывал в растерянности недолго.

– Отступаем! – Рык Бернгарда пронесся над крепостью. – Все – назад! К внутреннему замку! Строя не ломать! Раненых не бросать!

– Отступаем! Назад! – несколько голосов тут же подхватили приказ магистра.

Вероятно, вместе с командами, произносимыми вслух, Бернгард отдавал и мысленные повеления своей мертвой дружине. Всеволод почувствовал, как два умруна подхватили его под руки и под ноги. Заботливо, чтобы – не дай Бог – не растревожить рану. Чтобы не выпустить понапрасну бесценную кровь. Мертвые рыцари аккуратно тащили раненого в ту сторону, где над замком во всполохах молний и пелене дождя высилась громада донжона. Еще несколько умрунов прикрывали. Справа, слева, сзади, спереди.

Сопротивляться не было сил. Да и не хотелось. Тело казалось ватным, не своим, вообще – нездешним. Сознание ускользало.

– Мечи! – прохрипел Всеволод. – Бернгард, возьми мои мечи!

Нет, он не впал в забытье. Он видел, как вокруг кипела битва. Люди по-прежнему рубили упырей. Упыри по-прежнему рвани людей. И все же…