Книга Правила крови - Барбара Вайн

— У него был Годби-Холл, если уж на то пошло. Мужчины обычно хотят сына. И теперь многие люди предпочли бы родить сначала сына, а потом — дочь.

Джуд начинает рассуждать на эту тему, и я уже жалею о своих словах. Раз уж она смогла забеременеть, может, у нее есть время для двоих детей? Я не отвечаю, мне нечего сказать — в данный момент я не в состоянии обсуждать это, даже если бы попытался. Поэтому я лишь прошу жену позвонить после визита к врачу. Или мне поехать с ней?

— Нет, дорогой, — отвечает Джуд, целует меня в макушку и обещает позвонить.

Когда она уходит, я беру опубликованную десять лет назад монографию о королеве Виктории и гемофилии и начинаю ее просматривать. Наверное, Генри сам хотел бы написать такую книгу, но это было невозможно. Даже если какое-то издательство и согласилось бы ее опубликовать, то этот труд, несомненно, повлек бы за собой потерю работы. Я даже думаю, что Генри не рискнул даже предупредить принцессу Беатрис об опасности, которая подстерегает ее детей, хотя совет ей и принцу Генриху ограничиться сыном и дочерью был бы оправдан — оба следующих ребенка Баттенбергов были мальчиками и оба болели гемофилией.

Джуд звонит в полдень и сообщает, что беременность подтвердили. Ребенок родится, скорее всего, к Рождеству. В любом случае это ожидаемая дата родов. Врач порекомендовал ей внутриутробный скрининг. Она может сделать пробу ворсинчатого хориона — что бы это ни значило, — а также амниоцентез или какой-то анализ на альфа-фетопротеин. Назначен также тест Барта, но я забыл, для чего он. Риск пробы хориона выше, чем амниоцентеза, и поэтому Джуд выбрала последний. Да, и ультразвук тоже. Я не знаю, как на все это реагировать, и говорю, что поведу ее в какое-нибудь милое местечко поужинать. Потом позвоню — в Парламент я сегодня не собираюсь.

В викторианскую эпоху всего этого у женщин не было. Они скрывали свою беременность почти от всех, вплоть до того, что в последние месяцы вообще не выходили из дома. Я начинаю размышлять о принцессе Беатрис, задаваясь вопросом, вспоминала ли она во время третьей беременности о болезни своего брата Леопольда и о его смерти. Или о своем племяннике Фритти, принце Фредерике Гессенском? Схема передачи гемофилии была уже известна. Несмотря на многочисленные заблуждения и досужие домыслы, например, что больной гемофилией мальчик мог унаследовать болезнь от отца, что цинга и гемофилия — это одно и то же, хотя уже существовали достоверные медицинские знания, не опровергнутые и сегодня. А широко распространенное мнение, что женщины могут болеть гемофилией, отвергаемое на протяжении многих десятилетий, оказалось верным. Должно быть, научные труды Генри оказались слишком сложны для Беатрис или мать запрещала ей читать книги такого рода. А дети продолжали появляться на свет, потому что вплоть до XX века надежных противозачаточных средств просто не существовало.

Семья Генри тоже пополнялась детьми. По-прежнему девочками. Две из них, которых мой отец называл «незамужними тетушками», родились в 1888-м и 1891 годах, сначала Хелена Доротея, затем Клара. Вполне возможно, первый ребенок был назван в честь третьей дочери Виктории, принцессы Хелены, которая, похоже, очень нравилась Генри, а также в честь двоюродной бабушки, Доротеи Винсент. Второе имя Клары было Мэй. Я подозреваю, что имя выбрал Генри, поскольку будущую королеву Марию называли принцессой Мэй. После этих, четвертых, родов следует четырехлетний перерыв. Из-за того, что после рождения четверых детей Генри и Эдит больше не спали вместе, что в те времена было самым надежным способом контрацепции? Или зачатие происходило, но у Эдит были выкидыши? А может, детей просто не было — в такой загадочной области ничего нельзя исключить.

Королева Виктория, долго скорбевшая по принцу-консорту, в этот период своего царствования жила в основном в замке Осборн на острове Уайт. Генри часто приезжал туда, хотя и не в качестве главного врача. В 1889 году Джеймс Рейд сменил на этом посту сэра Уильяма Дженнера. Королева благоволила к Генри. В письмах к принцессе Фредерике, теперь императрице Фредерике, она называла его «мой дорогой сэр Генри» и «самый любимый из моих врачей». Не будет ли слишком смелым предположить, что она — несмотря на то, что никогда не признавала наличие гемофилии в семье, не говоря уже о том, что сама была носителем заболевания, — ценила знания Генри именно в этой области? То есть, несмотря на смерть принца Леопольда, королева верила в способность своего лейб-медика излечить болезнь, если та проявится снова? Как мы знаем, Генри при желании умел очаровывать женщин, а в отношении монарха — курицы, несущей золотые яйца, — такое желание не могло не возникнуть.

Я снова возвращаюсь к «альтернативному Генри», к заметкам в блокноте, сделанным микроскопическими буквами. Та, которую я цитирую, третья по счету, и тоже без даты. Она посвящена несбывшимся планам и — чего я меньше всего ожидал от автора — сексу.

Вчера я слышал, как один человек говорил о другом, что тот «разменял шестой десяток», и поэтому могу сказать о себе, что еще не разменял седьмой. Говорят, я многого достиг; действительно, подобно несчастному Макбету, я «всюду собрал так много золотых похвал»[33], но я спрашиваю себя, каковы мои истинные достижения. Успех, восхождение на вершину моей профессии, что, несомненно, является признаком благородства, многочисленные труды, высоко ценимое благорасположение Ее Величества, прочная семья и четверо детей. Несмотря на все это, я, по сути, не сделал никакого нового открытия, а просто описал, тщательно и научным образом, открытия, сделанные другими. Используя метафору, вероятно, связанную с крестьянином и плугом, можно сказать, что я не распахал целину. Я сумел угадать некоторые аномалии и проявления болезни, но не смог научно подтвердить их. Провидение не дало мне возможности, на которую я так надеялся. Тут нет ничьей вины, но я неизменно воспринимаю это как жестокий удар.

Еще в молодости меня неудержимо притягивала кровь. Для меня в ней содержались загадочные коннотации с актом зарождения жизни. Невежество юности и отсутствие какого-либо опыта de sexu заставляло меня верить, что порождающая жидкость, которая передается от мужчины к женщине при этом акте, не что иное, как сама кровь, что именно эта алая субстанция истекает из мужского органа in uterum и что если зачатия не происходит, то мужская кровь изливается во время менструации. Не правда ли, более логичный процесс, чем тот, который имеет место в действительности?

Это убеждение оставалось со мной до начала занятий медициной. Теперь, с высоты своих лет, я смотрю на него с усталым удивлением. С тех пор прошло много времени. Другие люди совершали открытия: эволюция, источник яйцеклеток, типы партеногенеза, революционные достижения Листера в хирургии. Иногда мне кажется, что отстал лишь я один, хотя немногие смогли сделать больше меня, чтобы подготовить важный прорыв. Возраст не убил во мне амбиций, но я чувствую, как угасают жизненные силы.

Слова «восхождение» и «благородство» наводят на мысль, что Генри нацелился на титул пэра. Возможно, королева обронила какие-то намеки, хоть это и маловероятно. При первом прочтении его странные рассуждения о крови как семени вызвали у меня неловкость, а Джуд, которая пришла в ужас, представив, как кровь изливается из пениса во время эякуляции, говорит, что эта картина способна отбить у нее охоту к сексу и лучше бы я ей ничего не рассказывал. Генри, похоже, перенял у своей тещи привычку апеллировать к провидению, но как понимать слова, что его лишили возможности, на которую он надеялся? И что это за жестокий удар? Последняя строчка тоже меня озадачивает. Напиши такое наш современник, мы подумали бы только об одном: он устал и уже чувствует свой возраст. Но когда викторианцы говорили об «угасании жизненных сил», они имели в виду совсем другое. Похоже, Генри боялся, что становится импотентом.