Книга Лягушка в сметане - Лариса Кондрашова

Варя чуть было опять не принялась плакать, но в это время зазвонил телефон.

— Варя, это Вадим. Как ты себя чувствуешь?

— Плохо, — едва не простонала она. — Мне показалось, что я одна на всем белом свете.

— Неприятное чувство, — согласился он. — А я представил, как ты сейчас стоишь на кухне, моешь эту гору посуды… У тебя даже кошки нет!

— Кошки нет, ты прав, а вот посуду мне мыть не пришлось. Наташка всю перемыла.

— Наташка — твоя родственница?

— Нет, подруга. И она очень хочет с тобой познакомиться.

— Зачем?

«Жениха ищет!» — чуть было не брякнула Варя, но вслух сказала совсем другое:

— Интересуется, что это за мужчина в последнее время возле меня появился. Волнуется.

— Если она такая чуткая, чего ж рядом с тобой не осталась?

— Я же не маленькая, — буркнула Варя. — У меня телевизор есть. Книги.

— А ты не хотела бы покататься на коньках? Или думаешь, что это неудобно? Траур…

— Разве в нашем городе можно где-то кататься на коньках?

— Конечно. Вчера в городе состоялось торжественное открытие ледового дворца. Ты что же, телевизор не смотришь?

— Не смотрю, — грустно сказала Варя. — Зима кончилась, а у нас ледовый дворец открыли?

— Это у нас от советского времени осталось: готовить сани летом, а телегу зимой.

— Это народный фольклор, так говорили еще прадеды наших прадедов…

Наверное, в ее голосе что-то жалкое прозвучало, потому что Вадим кашлянул и осторожно поинтересовался:

— Может, мне приехать?

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Приезжай, — разрешила она и, только положив трубку, спохватилась.

Она так расслабилась, так навострилась себя жалеть, что даже не прибрала квартиру. Люди входили в обуви. Вон на паркете и линолеуме до сих пор грязные следы.

Варвара схватила швабру, чего прежде не делала, потому швабре три года, а она до сих пор новая. Но ползать и мыть руками было некогда.

Она стала быстро протирать пол, поглядывая на часы. Ну, минут-то пятнадцать у нее в запасе есть. Вряд ли Вадим опять звонит ей прямо от подъезда.

Домыть она успела. И на стол накрыть в гостиной. Даже если мама опять Вадима накормила, почему бы им вдвоем не посидеть за бутылочкой.

«Он за рулем не пьет!» — напомнил ей внутренний голос.

Тогда, может, Вадим поставит машину на стоянку и… И вернется домой на такси! Придумав такой простой выход, Варя успокоилась и продолжала накрывать на стол. Положила ножи и вилки. Гости, которые разошлись совсем недавно, ели все ложками. Свекровь сказала, что на поминках вилки класть не положено.

Сама Варя ничего этакого не знала. У них, по счастью, в родне последние двадцать пять лет никто не умирал. Когда Варе было именно пять, умерла прабабушка, но Варя из той траурной церемонии ничего не запомнила.

«И все-таки девять дней! — напомнила себе она. — Их отмечать положено».

Но вот как быть с таким: она посидит за столом с молодым человеком, только и всего. Или нельзя и этого? Немного выпьют, помянут Бориса… Внутренний голос по этому поводу молчал, и Варя перестала себя терзать.

Почему-то ей вдруг подумалось, что будь у нее ребенок, она совсем по-другому смотрела бы на мир. И горевала бы по-настоящему: осталась одна с ребенком. И не чувствовала бы такого безразличного одиночества…

Но тут позвонили в дверь, и она, подбежав, распахнула ее, совсем забыв глянуть в глазок.

— Все-таки случай с грабителем акций не напугал тебя, — ворчливо заметил Вадим. — Опять открываешь дверь, не спрашивая, кто там.

Но потом спохватился, что стоит в коридоре с букетом цветов и разглагольствует, вручил его Варе. Он подумал, что раз ей сейчас плохо — она сама сказала, — то, может, цветы немного скрасят ее плохое настроение.

Он снял куртку в прихожей, пробормотал:

— А у тебя тепло.

Немного подумал и снял свитер.

— Проходи, — сказала Варя, ухватывая его за рубаху, когда он привычно свернул к кухне. — Нет, сегодня хочется не будничного. Давай в гостиной посидим.

И продолжила, торопясь, словно боялась, что он ее не так поймет:

— Я подумала, что мы могли бы выпить немного. А домой в крайнем случае ты можешь на такси вернуться.

Она мысленно ахнула на свое «в крайнем случае», но Вадим на ее оговорку никак не отреагировал, и Варвара с досадой подумала, что она просто королева перестраховки. Все время пятится, да оглядывается, да стесняется, да мнется…

Тут же, впрочем, Варя себя и успокоила. В квартире три комнаты. Неужели она не найдет места, где устроить человека на ночлег? Сама она ляжет в супружеской спальне. Никто на ее честь покушаться не станет — девять дней все-таки!

С тем она и села за стол, добавив к закускам печеночный паштет и заливное из холодильника.

Так получилось, что в доме вина не осталось, и они принялись пить водку. Понемногу, конечно.

Варя была приятно удивлена, что Вадим не наливает в рюмки непременно по полной, как всегда делал Борис, и не отправляет залпом в рот, следя одним глазом, чтобы и Варвара непременно допивала. Такой тост, как можно сачковать!

Один раз она так набралась, что не помнила, что делала и говорила. Это был первый и последний раз, когда Варвара не контролировала себя. Но именно этот случай и любил вспоминать Борис, каждый раз приводя ее в ужасное смущение.

— Что тогда наша скромница вытворяла! — хитро жмурился он и даже сладострастно причмокивал.

— Что я вытворяла? — пыталась добиться от него Варя, но ей это так и не удалось.

С Вадимом все обстояло по-другому. Если он и следил за ее рюмкой, то только для того, чтобы наполнить в момент очередного тоста.

И все-таки Варя опьянела. С появлением Вадима в ее квартире как раз в такую плохую минуту, когда она была готова завыть от одиночества, она расслабилась. Не то чтобы не соображала, а как-то без напряжения общалась.

О чем они в основном говорили? Сначала выпили за помин души Бориса, а потом стали беседовать, конечно же, о том, что волновало обоих: как проникнуть на дачу и разобраться наконец, что к чему и кто ее оккупировал.

Варя уже не отстаивала вариант их плана, как обезопасить себя от собаки. Тогда кому-то, скорее всего Вадиму, пришлось бы спускаться вниз, чтобы закрыть вольер на задвижку, пока Варвара, лежа на заборе, станет держать прицепленный к удочке кусок мяса.

Теперь она легко согласилась на снотворное, удивляясь, почему прежде ей так было «собачку жалко». Она даже, кажется, обидела Вадима.

— Я нисколько не обиделся, — покачал головой он, — ничего странного нет в том, что такой женщине, как ты, свойственна жалость. Точнее, милосердие.