Книга Генеральша и ее куклы - Светлана Шишкова-Шипунова

Летом они поженились.

Свадьбу решено было делать в С., и все хлопоты легли, естественно, на мать. В радостном возбуждении она рисовала домашнюю стенгазету с поздравлениями, составляла списки приглашённых: отдельно тех, кто поедет в загс (в основном молодёжь), и тех, кто поедет в церковь, на венчание (родственники и близкие друзья), наконец, самый большой список – на банкет. Пригласительные билеты, кувертные карты, украшение зала (цветы, шары, гирлянды), музыкальное сопровождение, артисты, ведущий, сценарий свадебного вечера – всё было на ней. Она даже дом и двор на Инжирной, откуда уезжали регистрироваться и венчаться молодые, украсила цветами и шарами, сюда же, во двор, были выставлены столы с шампанским и фруктами. Из раскрытого окна гремела на всю улицу музыка. Мать, хоть и устала от хлопот и волнений, пребывала в радостном, приподнятом настроении, глаза её то и дело увлажнялись слезами умиления, в общем, это были, как она сама потом говорила, счастливые дни её жизни.

Свадьба удалась на славу, молодые тут же укатили в Италию — Грецию, а Мируся без передыха продолжала принимать в доме гостей. Сначала сестра с племянником, потом подруга с мужем из Москвы, потом бабушка Зоя Ивановна с другой бабушкой, сестрой покойного дедушки, а там уже и дети вернулись из свадебного путешествия. В сентябре В. В. увёз Мирусю отдыхать в Чехию, но она и там толком не отдыхала, а сидела часами за столиком–бюро в их номере и стучала по клавишам ноутбука, что‑то то ли дописывая, то ли переписывая заново.

Вернувшись, снова погрузилась в обычную домашнюю суету, осложнявшуюся отсутствием Аннушки и Кости, отпущенных на две недели домой, в Черновцы. Теперь Мируся сама вставала пораньше, поливала из шланга двор и цветы, мыла галерею, кухню и прихожую, и к моменту пробуждения остального семейства везде было чисто, и стоял на столе завтрак. Молодожёны разъезжались теперь в разные стороны: Ваня – к своим арабам, где ему оставалось отработать по контракту ещё год, Лиза – в Москву, к родителям, продолжать учёбу на третьем курсе. У В. В. тоже подходил к концу отпуск и предстояло возвращение в столицу, теперь уже надолго, до зимних праздников. Мируся говорила, что вот проводит всех, дождётся Аннушку и тоже поедет, только не в Москву, а сначала в К., где обещала покрестить ребёнка у племянницы и подыскать квартиру для двоюродной сестры, надумавшей переезжать из Полтавы поближе к своим.

Хлопотное выдалось то лето. Впрочем, как и все предыдущие и последующие.

Впервые в жизни Ваня испугался за мать. Он никогда ещё не задумывался о том, что её может не быть, может однажды не стать. До сих пор, во всём, что происходило в его жизни, мать участвовала самым непосредственным образом, и хотя он был уже достаточно взрослым и самостоятельным человеком, без совета с ней и с отцом, ни одного серьёзного шага никогда не предпринимал. При этом с отцом у него были более суровые, мужские отношения, с мамой можно было расслабиться, стать на минутку маленьким мальчиком, пожаловаться и поныть, зная, что она пожалеет, погладит по головке и поцелует, как в детстве; маму можно было о чём угодно попросить и быть уверенным, что она всё сделает так, как он просит. Конечно, она доставала его своими почти ежедневными звонками. Как ты там? А что ты кушаешь? У тебя что, насморк? Сама признавалась, что, когда дело касается Вани, она становится полной идиоткой и начинает задавать самые идиотские вопросы. Но Ваня обычно пропускал их мимо ушей, отвечал односложно:

— Все нормально, мам.

Тем не менее, представить себе жизнь без матери, её звонков и её идиотских вопросов он не мог бы. Как и поверить в то, что с ней когда‑то что‑то может случиться. Он настолько уверен был в стабильности их жизни с отцом, в его возможностях решить любую возникающую проблему, что ему и в голову не приходило за них волноваться.

Как раз в сентябре заканчивался срок его работы за границей, в Москве его ждала беременная жена, они уже строили планы, где лучше рожать и где потом жить всем вместе – там же, в Москве, или, к чему больше склонялся сам Ваня, здесь, в С. Он как раз собирался поговорить об этом с родителями, больше надеясь на мать, что она, если даже отец будет против, уговорит его, и им разрешат обосноваться в доме на Инжирной. Кроме того, он рассчитывал, что именно его мама поможет им на первых порах с ребёнком, она ведь всё равно не работает, тогда как мама Лизы – совсем ещё молодая женщина и работу не бросит. И вот – на тебе: мама, самый родной, самый необходимый ему сейчас человек, куда- то пропала. Она, которая всю жизнь дрожала за Ваню, чтобы с ним ничего не случилось, сама оказалась настолько неосторожна, что…

Между тем, рассказано было про ночную поездку Мируси на студию телевидения и домой к подруге Тамаре.

— Телефон знаете?

Ваня набрал номер студии:

— Здрасьте, теть Том, это Ваня. Да, прилетел, сегодня. Теть Том, а мама мне ничего не передавала? А, понял, сейчас я к вам подъеду.

Взрослые – отец, тётки, Аля – вытаращили глаза от удивления.

— Что она тебе сказала?

— Пока ничего, просила приехать.

— Так езжай немедленно!

Он вернулся минут через сорок и выложил на стол несколько стодолларовых бумажек.

— Это ещё что такое?

— Это тётя Тома вернула, говорит, что мама, когда была у неё, дала ей эти деньги на какую‑то косметическую операцию, я не стал вникать. Говорит, что чувствует себя очень виноватой и что пока мама не вернётся, она не хочет, чтобы эти деньги были у неё, мол, они вам сейчас могут больше пригодиться.

— Свят, свят, свят! – перекрестилась вдова Аля, подумавшая Бог знает о чём.

В. В., напротив, плюнул в сердцах и беззвучно выругался.

Была уже среда, третий день поисков, все ждали известий с улицы Мимоз, от Лёни Захарова, лично караулившего там психотерапевта Инну и обещавшего вытрясти из неё душу.

Услыхав про психотерапевта, сын спросил осторожно:

— А мама что, лечилась?

— Да нет вроде, хотя теперь мы и сами не знаем… – оправдывались тётки.

Ваня походил кругами по комнате, остановился против отца.

— Пап, а ты помнишь, что она нам тогда устроила, после свадьбы?

— А что она устроила? – пожал плечами отец. – По–моему, ничего особенного.

…В тот день он проснулся от того, что услышал в доме пение. Тихое, далёкое, где‑то внизу. Все в доме ещё спали, стоял такой утренний полумрак. Он зажёг лампу, глянул на часы, было начало седьмого. Пела женщина, он даже не сразу понял, что это Мируся. Сначала удивился, потом обрадовался – раз поёт, значит, у неё сегодня хорошее настроение, потом снова заснул, а когда окончательно проснулся и встал, с ещё большим удивлением понял, что она все ещё поёт. Ходит по дому и поёт. Он спустился в столовую, поцеловал её, она улыбнулась отстранённо и продолжала петь. Он попытался с ней заговорить, полагая, что она начнёт отвечать и перестанет петь. Не то, чтобы пение его раздражало, но как‑то нарушало привычный уклад жизни – он, например, любит утром послушать новости по телевизору и почитать одновременно книжку. Она подала ему завтрак, так же, напевая – негромко, но задушевно, вроде как для самой себя. Он позавтракал молча и уехал по делам. И где‑то уже в середине дня позвонил сыну и спросил: как там мать? Сын ответил: поёт.