Книга Колыбельная птичьей родины - Людмила Петрушевская

Но и у нее было все как у других тяжело пашущих женщин — муж-паразит на шее, никогда его не заставишь вбить гвоздь или поменять лампочку, затем дочь привела в дом квартиранта так называемого, поселенца, совершенно не ровню себе (все-таки у дочки и отец — тот отец, родной — и мать из хороших семей, языки, воспитание, одежда), но нет, она в противовес всему раскопала где-то на дне рождения подруги это сокровище, по-мужски пьющее и курящее, т. е. без продыху, муж Дианы тоже попивал, но и он растерялся.

Диана распласталась в лепешку и пробила дочери квартиру, причем даже на вырост, в расчете на прибавление семьи, двухкомнатную, живите. Они съехали, потребовали себе мебель, Диана им купила, езжайте, вы!

Пока была жива Дианина мать, курящая героиня, на все руки мастер, то худо-бедно, с попреками и скандалами, но семейная жизнь тлела, и даже временами они усаживались играть в покер: мать в шали как поэтесса, с сигаретой в зубах, Диана, уже не курящая по состоянию здоровья, затем муж научный работник, который много лет не давал ничего на хозяйство и не платил за квартиру после одного скандала, этот муж был одержим гордой мыслью, что он сам себя содержит, т. е. в холодильнике вечно лежало «его» в пакетиках и сверточках, что не мешало ему исправно жрать общие котлеты и суп. Четвертой была Дианина подруга, с мордой как у крокодила, тренер по теннису Гала. Познакомились на собачьем выгуле во дворе.

К этому крокодилу и ушел муж Дианы, переселился в том же дворе в новый дом.

Все было нормально, встречались на собачьей почве опять-таки, Диана все порывалась спросить Галу, дает ли ей ее сожитель на питание, но удерживалась. Потом умерла мать, в одну ночь, все забегали, увезли старуху, переполошились, затем схоронили.

Сын, кстати, перешел в новую школу, из дворовой в дальнюю, хорошую, престижную. Диана постаралась, так как в местной школе все учительницы перестали говорить «приведи отца», а приглашали на собрания именно маму персонально. Владик как-то туманно об этом упомянул, Диане два раза повторять было не надо.

В новой школе, куда Владик попал в середине второй четверти, его начали преследовать тамошние парни. Диана ни о чем не догадывалась, это всплыло год спустя, когда Владик задумчиво сказал, что Хвоста все-таки посадили. Кто такой, что за Хвост, да он у меня всегда деньги вычищал из карманов, скромно сознался Владик, какие деньги, постой? Я же тебе давала завтрак! Завтрак тоже съедали, сказал Владик просто. А били? Били, отвечал Владик. А сейчас? А сейчас-то как когда.

Год Диана с ума сходила по поводу Владикова поведения, он не желал вставать по утрам и не желал ложиться по ночам, а тут вот какое объяснение. Объяснились, но утром Владик все равно не встал. В другую школу заново страдать переходить Владик отказался наотрез. Хочешь, переговорю с директором — тогда меня вообще убьют, отвечал Владик.

И все-таки это, оказывается, тоже была жизнь, бывали свои тихие вечера по пятницам и субботам и тихие утра по субботам и воскресеньям, никто не укладывал и не будил Владика, он спал до пяти вечера и ложился в шесть утра, такие у него были его подлинные биологические часы, не совпадающие с остальным человечеством — однажды их поломали, видимо, и теперь они шли по-своему, наперекор общепринятому времени.

Однако, повторяем, это тоже была жизнь, Владик в своей аспирантуре шел напрямую к защите диссертации и к стажировке в Англии, так устроила мать, только бы сынок не подкачал, она бдила каждую ночь и утро, спроваживая его на занятия. Диана все еще котировалась в министерстве, ее иногда вызывали, она тяжело снималась с места и топала на своих толстых львиных лапах, ловила машину — пешком да еще и в метро она уже не могла передвигаться, сердце и ноги, болезнь старых львиц.

Диана прирабатывала к пенсии, хлопотала, задорно улыбалась, показывая хорошего фарфора верхнюю челюсть, ее глаза под тяжелыми веками поблескивали, переводила она как всегда прекрасно, точно соблюдая язык и стиль подопечных и поправляя их только на волосок, на миллиметр где надо: умела руководить государственными деятелями, ее научили в одном интересном месте, что промахи надо корректировать, ошибок не замечать, и каждый раз она получала инструктаж, но об этом молчала.

Однако дома ее ожидало все то же разваливающееся хозяйство, драки и брань с сыном, бессонница. Дома Диана ходила с проваленным ртом, фарфор лежал в стаканчике, десны-то мягчели и съеживались, богатый и тяжелый фарфоровый комплект давил, натирал их, а новый был не по карману.

Диана бы боролась и с этим со свойственной ей последовательностью, однако утра и ночи, посвященные Владику, лишали ее сил, и в одно прекрасное утро она поступила как Владик, т. е. не встала, не проснулась.

Владик проспал до пяти вечера согласно своему внутреннему будильнику, с ужасом встал, пошел посидел в уборную с текстами, затем заглянул в кухню и съел все бананы (гулять так гулять) и выпил кофе с конфетами, ополовинил материн запасной шоколадный набор, подарочный так называемый фонд. Затем Владик сел к телевизору и опомнился только в два часа ночи, что никто его не будил и никто не укладывает.

Мать мирно спала на высоких подушках, но немного неудобно свесив голову, даже слишком свесив голову. Владик убрал свою голову из ее двери, всунулся обратно в свою комнату и стал размышлять. Он размышлял до своих обычных шести утра, а затем срубился и заснул на неубранной тахте среди газет и текстов — как всегда, страшась пробуждения.

Пробуждение последовало в четыре вечера, и опять никто не поднял Владика.

К матери он побоялся заглядывать.

Последовал обычный ритуал, немеряное время в туалете с текстами на коленях, немеряное время в кухне — он жил по воскресному расписанию, доел мамашину коробку конфет и начал новую.

Тут Владик вспомнил, что на дворе-то уже вечер пятницы и надо что-то предпринять, поскольку он прогулял два дня преподавания.

Владик включил телефон, решив позвонить материному знакомому врачу-психиатру, не даст ли он бюллетень по психастении, как обычно просила мать, если Владика не удавалось поднять никакими силами или если она сама лежала больная.

Врач оказался дома и тут же согласился дать бюллетень задним числом, мало ли, у его больных бывали и не такие выпадения из времени, не двое суток, а два года, мало ли. Владик состоял у этого врача в пациентах со студенческого периода, когда Диана боялась несдачи экзаменов и отправления Владика в армию.

Врач, в свою очередь, спросил, как здоровье мамы, именно с ней он всегда имел дело, всегда в отсутствие Владика, поскольку еще на первом курсе тот был раз и навсегда потрясен тем, что мать завела на него карточку в психдиспансере. Никакими словами не удалось убедить несчастного новозаписанного пациента, что он совершенно здоров и только его двойка заставила мать принять меры на случай отчисления. Диана устроила ему диагноз вялотекущая циклофрения с суицидальными попытками, каковых больных армейские врачи боялись, и справедливо. Диана вспомнила еще мальчишескую демонстрацию Владика, когда он чуть не вышел в окно, дело происходило дома после очередного крика. Подлая, она припомнила все!