Книга Дыхание судьбы - Ричард Йейтс

— Прошу вас извинить меня, — сказала миссис Вандер Мер. — Боюсь, я забыла предложить вам пепельницу. Мод, не могла бы ты передать вон ту? Со стола?

Пепельницу поставить было некуда, кроме как себе на колени, но они уже были заняты дребезжащими чашкой с блюдцем; после секунды мучительных сомнений она поставила пепельницу на ковер на полу, загасила в ней сигарету, и тут ее охватил ужас. А принято ли в доме Вандер Меров ставить пепельницу на пол?

И действительно, миссис Вандер Мер проследила за перемещением пепельницы на пол и теперь, слегка хмурясь, смотрела на нее; но оказалось, хмурилась она лишь оттого, что задумалась над своей следующей фразой.

— Мне всегда казалось, — наконец проговорила она, — что профессия художника требует храбрости уже просто потому, что творческий процесс предполагает одиночество. Могу представить, насколько это трудно, особенно для женщины.

Алиса позволила себе спиной и плечами коснуться спинки кресла. Она заранее знала, что миссис Вандер Мер — женщина внушительная, величавая и красивая, что она — воплощение всего того восхитительного, что стоит за словом «аристократка», и теперь, впервые и с огромным облегчением, подумала, что миссис Вандер Мер — проницательный человек.

— Скажите мне, миссис Прентис, вам хотелось бы работать здесь? И жить здесь?

— Да, пожалуй, хотелось бы, — ответила Алиса. — Пожалуй, очень хотелось бы.

— Утром поговорю с сыном. Уверена, можно будет что-нибудь устроить.

— Ты держалась великолепно! — радовалась Мод Ларкин, когда они наконец остались одни за пределами Большого Дома. — Лучше просто невозможно. Я знаю, она полюбит тебя.

Но Алисе и не нужно было этого говорить: она еще ощущала на себе расположение старой дамы, как теплый плащ.

Миссис Вандер Мер, очевидно, переговорила-таки утром с сыном, и, очевидно, ему ее план не показался экстравагантным. Встреча с ним состоялась на той же неделе, у него в офисе, и вновь в присутствии Мод, сопровождавшей ее для моральной поддержки. И хотя он показался Алисе не слишком приятным — толстый, с маленькими глазками и тонким голосом, он как будто не унаследовал ни одного из качеств своей матери, — было ясно, что она, как выразилась Мод, «прошла испытание» и у него.

Оставалось выдержать испытание еще у двоих людей: мистера Фрэнка Гарретта, агента по операциям с недвижимостью, и доктора Юджина Кула, директора Риверсайдской школы. Ни тот ни другой, по уверению Мод, не представляли никакой угрозы.

— Обращайся с Гарреттом как с обычным служащим, — посоветовала Мод. — В конце концов, он и есть всего-навсего служащий. Какой-то ирлашка из Йонкерса, который прекрасно знает, что ему вообще повезло с этой работой; он бы землю копал, если бы Вандер Меры приказали ему. А что до старого Кула, просто обращайся к нему «доктор», а не «мистер» и дай полчаса порассуждать о достоинствах педоцентризма,[40]и он будет совсем ручным.

Но встречи с обоими прошли неудачно. Мистер Гарретт, и отдаленно не напоминавший человека, способного копать землю, и сидевший за широким столом в своем кабинете, объявил сумму аренды за сторожку, которая превышала все, что ей когда-нибудь приходилось платить за жилье.

— Это включая услуги? Отопление и тому подобное?

— Нет, миссис Прентис. Услуги отдельно.

Несколько дней спустя она не нашлась что сказать и доктору Юджину Кулу, как только: «Да, я понимаю», когда он объяснил, что Риверсайдская дневная школа не в состоянии дать Бобби стипендию. Единственный вариант — это «частичная пенсия», как он ее назвал, что означало необходимость почти полностью оплачивать обучение.

Все теперь зависело от суммы, которую, как она надеялась, принесут ей классы в зале для сквоша; однако на удивление много студентов «Гильдии искусств и ремесел» отказались переходить к ней. Одни говорили, что им слишком далеко ездить в Риверсайд, другие — что не могут позволить себе столько платить. В результате она получила подтверждение только от восьми студентов из возможных пятнадцати.

— Ну, как бы то ни было, это уже основа, — утешила Мод Ларкин, без которой основа состояла бы из семерых. — Наберем кучу других здесь — может, куда более способных, чем эта чертова скарсдейлская толпа. В самом деле, дорогая, уверена, все пойдет на лад, как только устроишься.

Но Джим был совершенно не уверен:

— Как она устроится, если придется столько платить? На твоем месте, Алиса, я бы дважды подумал, прежде чем браться за это дело. Куда лучше оставаться в Скарсдейле.

Он, видно, не понимал, что пути назад у нее не было. Она сможет начать новую жизнь, несмотря ни на что. Должна начать. Алиса стремилась к этому с отчаянным оптимизмом, не оставлявшим места сомнениям. С глубокой верой в оправданность своего стремления.

Но еще надо было убедить в этом Джорджа. Она рассказала ему только то, что работа в загородном центре вдохновила ее заняться частным преподаванием скульптуры в собственной студии, что скоро сделает ее финансово независимой и потребует переезда в Риверсайд, о котором она упомянула лишь, что это «очень маленькая, приятная община с прекрасной школой для Бобби». Теперь пришлось признаться, что арендная плата там будет много выше, чем в Скарсдейле, а прекрасная школа, собственно, не муниципальная, а частная; и скоро он по телефону обрушил на нее шквал вопросов.

Частная школа? Частные владения? Что она имеет в виду под частными владениями? Вандер Мер? Уолтер Дж. Вандер Мер? Господи милосердный, да знает ли она, что эти люди миллионеры? В итоге она оказалась в тупике.

— Алиса, думаю, ты замахнулась на то, что не сможешь осилить. Мне все это очень не нравится.

— Мне не нужно, чтобы тебе нравилось. Не нужно, чтобы ты вмешивался в мои дела, ни в какие, и, конечно, не нужно твое одобрение. Тебя это совершенно не касается.

И, бросив трубку, она укрепилась в своей решимости. Его это совершенно не касается. Это касается только ее, а еще Бобби. Если Джордж Прентис не способен понять ее в такой решающий момент, это лишь доказывает, что он не способен понять ее вообще. Теперь ничто не могло ее остановить.

Они переехали в сентябре 1937 года. Повесили purdah Стерлинга Нельсона над камином, красиво развесили его картины и расставили его мебель, и вскоре их дом стал выглядеть не просто богато и уютно — он выглядел интересно, как ни один из тех, в которых они жили прежде.

Мод и Джим Ларкин зашли похвалить дом и привели с собой друзей, которые тоже его похвалили, а вскоре и Бобби начал приводить домой школьных друзей — мальчишек, которые держались так же неприветливо и странно, как дети Ларкиных, а уж Мод быстренько и с одобрением определила, чьи они отпрыски.

«Мальчишка Дженнингс? О, так это сын Филипа Дженнингса, очень влиятельного в „Тайм“ и „Лайф“». Или: «Фергюсон? Великолепная семья. Хорас Фергюсон был личным секретарем старого Вандер Мера, пока не стал его компаньоном в фирме; теперь он вроде советника Уолтера-младшего. Жена его страшная зануда, но Хорас настоящий душка; Джим очень любит его, хотя они постоянно ссорятся из-за политики».