Книга Бог X - Виктор Ерофеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После объявления войны Распутин, собственно, и стал тем Распутиным, который всемирно известен. Словно окончательно поняв, что он ничего не может больше сделать, он принялся пить по-черному и внаглую гулять, устраивать оргии на дому, затаскивать одну женщину за другой на разбитый диван к себе в спальню. В сплошном пьянстве и блядстве он, кажется, утратил свои сверхъестественные качества, превратившись в образ похоти, двойника отца Карамазова.
Пророки слабы в предсказании собственной смерти. У Распутина отказали тормоза бдительности, померкла хваленая интуиция. Убийство великого грешника всегда живописно. Оно освещает почти младенческую доверчивость заложника своих пороков. Убийство Распутина было выполнено в традициях итальянского средневековья и, одновременно, декадентского романа: с отравленными вином и сладостями, «воскрешением» расстрелянного трупа, бегством «воскресшего» через заснеженный двор дворца, вторичным расстрелом и окончательной смертью в проруби. Баня, вечный скандал русского эроса, и прорубь – секс и смерть в России связаны стихией воды. Распутинское убийство замешано на эротической провокации. Распутин попался на «карамазовский» крюк: молодой бисексуальный князь Феликс Юсупов предложил ему свою красавицу-жену под видом фиктивного (ее даже не было тогда в Петербурге) знакомства с ней. Действительно, княжеский дар, достойный распутинского тщеславия. Возможно, что в ночь убийства, перед тем, как его убить, Юсупов имел сексуальную связь с Распутиным. Вот апогей если не русской реальности, то, по крайней мере, русских возможностей. Финал Распутина, по-моему, превратился в такой исторический фантазм, что даже в «Лолите» Набокова убийство Гумбертом Гумбсртом своего соперника выглядит как пародия на многоступенчатый эталон распутинской смерти.
Все остальное – эпилог. Великий князь Дмитрий Павлович, очевидно, главный расстрельщик Распутина, был отправлен Николаем в ссылку, в Иран, благодаря чему спасся во время революции. Впоследствии он стал любовником Коко Шанель. «Цари» остались преданными Распутину и после его смерти: их и детей расстрелял через полтора года комиссар Юровский с нательными крестами – подарком Распутина.
Распутин – не столько прошлое или будущее России, сколько ее вечное повторение, ее слезы и корявая, гордая самобытность. Раскачавший политическую лодку накануне революции, Распутин явил собой гораздо более глубокий знак раскаченности всех основных российских ценностей: как и его зубы, они одним до сих пор кажутся сахарными, другим – гнилыми. Он неизбежный спутник русского автократа – царя или сегодняшнего президента, – мечтающего в тоске по крепкому абсолюту через головы коррумпированных бюрократов слиться с народом. Не будь Распутина, его бы, в самом деле, стоило выдумать. Он не просто пугало или ночной кошмар либералов, но и реализация основного русского мифа о незавершенности мистического строительства жизни. Иначе ей незачем выходить из берегов. Распутин выест русским их собственные сердца – те радостно скажут ему: на здоровье! А Запад решит, что настало время для тоста. И все будут правы.
… год
– Знаете, как появилась на небе луна?
Берни стояла в придорожных кустах и срывала молодые листья. В тундре цвел весенний июнь. Я вежливо покачал головой.
– Луна появилась, потому что человеку в красной кухлянке сломали ногу.
Джим выскочил из джипа и умоляюще сложил руки.
– Бред! Я уважаю эскимосские сказки. Но она в это верит! Эмансипированная эскимосская женщина, вечерами сидит в Интернете, у нее есть я – белый американский бизнесмен, у нас трое детей, которые ни во что не верят, кроме своих игрушек, и она верит в то, что человек в красной кухлянке со сломанной ногой улетел на небо!
– Взяв с собой кастрюльку, – тихо вставила Берни.
– Ага, с кастрюлькой! Она не делает разницы между сказкой и реальностью.
– А что такое реальность? – спросила Берни.
– Вон на горе радар. – Джим оглянулся. – Он следит за русскими ракетами. Это наша реальность на Аляске.
– Да, но человек в красной кухлянке был нездешний…
– Пусть я палка, воткнутая в грязь возле Берингова пролива, и ничего не понимаю в жизни, – не на шутку разозлился Джим, – но луна – не кастрюлька!
– Вы послушайте меня, женщину с острова Малый Диомед, – сказала Берни, не обращая внимания на мужа. – В тундре жил оленевод с двумя сыновьями. Отец делал им копья. Копья быстро ломались. Он делал их еще толще. Наконец сделал копья толще своих и почувствовал, что сыновья стали взрослыми.
– Толстые копья! Это – секс! – захохотал Джим.
– Секс разлит во всем. Понял разницу?
– За ужином расскажешь, – сказал Джим. – Поехали ужинать.
– Я накормлю вас листиками с тюленьим жиром. Это наш эскимосский салат.
Умом я знаю, что жизнь состоит из потерь. Как всякий человек, я ненавижу терять. Но, как всякий русский, я люблю подсчитывать потери. Это – не мазохизм, а жадность саморазрушения. История России этому потакает. Она состоит из захвата земель, невозможности ими управлять, из камуфляжа бесчисленных жертв. Теперь понятно, почему я поехал на Аляску? Что мы там потеряли?
Но я не просто поехал на Аляску потомиться русским духом. Азию и Америку на дальнем Севере разделяет узкий Берингов пролив. В древние времена там был перешеек, по которому можно было перейти с одного континента на другой, не замочившись – что и сделали эскимосы. Перешеек ушел под воду, и на его месте остались два острова. Их отделяет всего только две с половиной мили. При продаже Аляски остров побольше сохранилось за русскими; другой стал американским.
Два эскимосских острова в цепких руках сверхдержав. На одном эскимосы поют «Очи черные» и песни о Ленине, на другом любят Элвиса Пресли. На русском квасят водку в промасленных телогрейках; на американском катаются с горки на снегокатах, предпочитая виски.
Самая резкая граница времени в мире: если на американском острове – полдень в понедельник, на русском – вторник, 9 утра. На глобусе где-то должен быть шов смены дней, но все-таки странно, что на соседних островах русские завтракают, а американцы уже обедают. Как тут понять друг друга?
«Мы идем охотиться сегодня, – говорили американские эскимосы, традиционно ходившие в русские воды бить морского зверя. – Мы убиваем завтра. А вчера мы, разделав мясо, едим его». Идеальное место сгрести в охапку Восток и Запад для несуществующего нынче туризма. Вот только климат… Равнодушная природа то слепнет в тумане, то принудительно скачет под Борей. По словам французского анатома морей Жака Кусто, добраться до этих островов – одно из самых опасных путешествий на свете. Там каждый год гибнут авантюристы, мечтающие, как я, посмотреть, где целуются завтра с сегодня.
