Книга Записки одной курехи - Мария Ряховская

– А, привет, милая, все поешь… Давно не виделись. – Вид у него был скучный.

Он подошел и сел на пол, прислонившись спиной к колонне, как все мы сидели. Пудинг опять взяла гитару и стала петь свои песни, все глядя на него, потом спрашивала о каких-то их общих знакомых, а он все молчал и улыбался или отвечал односложно.

Она села перед ним на корточки, положив его руку себе на голову.

– Ну что ты грустишь? – говорила она, заглядывая ему в глаза. – Хочешь, поедем ко мне… Я одна. И даже не хотела идти домой. Сижу здесь потому, что одиноко. Пойдем ко мне!

– Да я вообще-то хотел в отдел кадров сходить, но могу отложить на завтра… – тянул он, – не знаю, ну ладно, едем…

И они пошли. Взялись за руки. Она – с перекинутой через плечо гитарой.

– Вот тебе и ненавижу мужиков, – сказала я. – Совсем как мы и Борисов.

– Слушай, а пошли в «Ленсправку». Я на вокзале видела. Может, удастся достать его адрес, – улыбнулась Саня.

– Да, и Левы. Борисов – наше Устремление, а Лева – Упование. Может, скажет, что нам делать. Или его слепая мать даст нам совет. Ты знаешь, что он живет со слепой матерью всю жизнь? Сам готовит, сам…

– Всю жизнь со слепой матерью! – вскричала Саня. – Боже! Где-й-то ты вычитала такое?

– Да у Наоми Фикус у этой. Бо ее терпеть не может, она все даты и имена переврала. Понимает-то по-русски плохо…

И мы пошли к вокзалу. Разговоры у нас были невеселые.

– На фиг мы такие две дуры ему нужны! – говорила я. – Тебя-то хоть родители запихают в юристы, в МГУ. Весь год как проклятая учила свою историю, государство и право, системы образов всякие… Французский. А я живу по принципу кайфа… Тут хоть оденься в цветные шелка, туманами надышись – а ему что? Таких, как мы, тысячи.

– Да, запихают меня в юристы, это ясно… Буду ходить в черном пиджаке и толстых очках. Стану сухарем. И засохну. Ты вот не засохнешь – вечно в буре чувств. Будешь стихи писать, посвященные Бо, а я буду его адвокатом, когда нашего кумира засудят за пьяное хулиганство.

Дошли до ларька «Ленгорсправки». Заплатили пять рублей за обоих – Бо и Леву. Как ни странно, адрес Борисова нам дали. Фиктивная квартира! Не дурак же он жить под обстрелом. Присели мы на лавочку по дороге. Вынули леща, хлеб и сливы. Начали с духом собираться. Как вдруг пошел дождь, и мы, шкандыбая до метро, промочили наши тряпочные туфли.

Вечерело. Проехали свою станцию, заговорились. Наша любовь не оставляла нас и во сне.

– Слушь, Саньк, мне такой сон приснился! Опять про Борисова! – чуть не заплакала я и заломила руки.

Саня была выдержанней меня и всегда успокаивала.

– Машк, успокойся. Мне вот приснилось…

– Подожди. Дай я… Я во сне его любила еще сильнее, чем днем! И он меня любил. И тем не менее убивал! И убивал как-то сладострастно, в промежутках между ударами кинжала он целовал…

– Ну и сны у тебя! Вечно тебе такие эксцентричности снятся!

– …чувство обиды и несправедливости ко мне, смешанное с обожанием! Это властное обожание гнало меня под нож, хотя я могла спастись.

– А мне снилось, что я работаю у Борисова. Я что-то варю, стираю рубашки и носки и в хоре его пою… И вот я проштрафилась перед ним, – и он меня выгоняет. Никакие мольбы не принимает и говорит: «Вон, неумеха, убирайся, я взял тебя, а ты бестолковой оказалась!» Ну, в общем, за меня его бабушка упросила. Оставил он меня, но стал строже и деньги перестал платить.

– Ты что, за деньги у него работала? – вскипела я.

– Это сон, забыла? – осадила меня подруга.

– Ну и что!

Дом, согласно записке из «Ленгорсправки», был за номером 2/73. Господи, мы всю улицу прошли, – такого дома не было! Да и согласитесь, чудной номер.

– Что этот дом, по ту сторону зеркала, что ли? – говорили мы друг другу, не в состоянии обойтись и в двух словах без цитат из Борисова. – Бо – инфернальное существо, но все-таки…

Пошли обратно, и у начала этой самой улицы стоял дом номер 73/2.

– Естественно, она нам дала неправильный номер дома, – сказала Саня.

Квартира была номер 3. Ни на первом, ни на втором, ни на третьем этаже ее не было.

– Это точно его квартира! – воскликнула я. – Третья – и на четвертом этаже!

Мы долго мялись и пихали друг друга к двери.

– Звони ты, а я не буду…

– Почему всегда я? – возмущалась я. – Адрес в ларьке кто просил?..

– Ну хорошо… Только я боюсь… Нет, не буду, – вертелась Саня.

– Позор! Стыд и позор! Стыдитесь, курёхи!

Я позвонила. Еще и еще. Постучали соседям, открыла тетя.

– Скажите, здесь живет Борисов? – спросили мы, указывая на дверь.

– Он обитает у любовницы. Здесь живут его бабушка и мама, но сейчас они, по-моему, на даче. И вообще, вы вряд ли его найдете! – улыбнулась тетя.

О! У Борисова есть бабушка! Это спасает дело – радовались мы по дороге в рок-клуб. Та самая бабушка, которая явилась Сане во сне.

Куда идти? Конечно, в рок-клуб. Родная железная дверь…

На асфальте, под стеной с надписями, сидит Князь с какими-то мэнами и пьет смесь – возле стоят бутылки, их содержимое мешается и поглощается. На этот раз он дружелюбно нам машет, предлагает отведать «классного пойла».

– Не хотите? Эх вы! Ну тогда напишите мне письмо.

И назвал номер абонентского ящика – от деда-комиссара достался. Персональный, на вокзале в Свердловске. Это все мажорство, какое есть у Князя.

В рок-клубе полно народу, шумно и накурено. Только что, очевидно, кончилось прослушивание какой-то группы. До нас долетели последние звуки, безобразно оглушительные.

– Да господи, что ты мне говоришь… – доказывал один длинноволосый другому. – Существует три вида групп: одни косят под Цоя, другие – под Борисова, третьи – под Кинчева.

Потолкались.

– Никому мы с тобой не нужны, Машка.

– Зато мы на верном пути! – горячо возразила я Сане.

– Да! Нам все по кайфу и нефига страдать. Пошло все, а мы будем литься как вода! Пока не сели батарейки в плеере, пока нам поет Бо – нам ничего не нужно! Покатаемся на речном трамвайчике? – предложила Саня.

Поначалу мы немного послушали экскурсовода, поглядели на город, высокомерно взирающий на нас, а потом стали беседовать о Борисове. Смеялись, пели, мешали соседям слушать о городе. На нас прикрикивали, а когда выяснилось, что это не помогает, мы были изгнаны на верхнюю палубу.

Заходящее солнце, ветер и самые глупые надежды, о!

Едва мы спрыгнули с трапа трамвайчика в вечерние сумерки, нас стала преследовать тощая фигура. Фонари освещали ее заклепки и металлистские цепи, нашитые на косухе. Жутковатая персона шла за нами целую улицу.