Книга Созвездие мертвеца - Леонид Могилев

— Что вы, шутки со мной шутите?

— Война — хитрая штука. Про генерала Власова слыхали?

— Был такой.

— Так вот. Оборону на побережье держали власовцы. Немцы отошли. Они изначально должны были открыть фронт. Так было задумано. И вся война пошла бы по-другому. И русским бы пришлось решать большие проблемы.

— Это несколько меняет мои представления о войне.

— Поверьте старому человеку. Кто мог подумать, что эти пленные остановят американцев и едва не сбросят их в залив. Так бы и получилось, не вмешайся, как это теперь называется, мировое сообщество. Они все заодно. И тогда, и сейчас. Все против России.

— А вы не коммунист?

— Нет, что вы! Я просто фермер.

— И что? Вы тогда общались с русскими?

— Знаете, Андре, я и сейчас не стану рассказывать, при каких обстоятельствах это происходило. Я был в составе специальной группы. Но говорили русские именно с таким акцентом. Так вот эти два языка сливаются. И дают такой чудный акцент.

— А может, это сербский, словацкий? Может быть, она полька?

— Это вам лучше знать.

— А мужчина?

— Этот говорил классно. И знаете, день ото дня акцент исправлялся. Если бы это был диалект, такого бы не происходило. Он, наверное, какой-то специалист. Очень хорошо знает дело. Через месяц его будет не отличить от француза.

— Сколько времени они прожили здесь?

— Две недели.

— То есть они слонялись по окрестностям. А вина в кабачке выпить?

— Нет. У меня они купили и кальвадос, и сидр. Я говорил, что сидр не нужно переливать в бутыль. Лучше брать каждый день по кувшину. Но он меня не послушался. Окорок купили. А хлеб, зелень, сыр и всякую мелочь покупали в лавчонке Тобе.

— То есть жили они скромно.

— Скромней не бывает. Можете заглянуть в погреб. Там наверняка ничего лишнего.

— Уже побывал там. Скажите, а какие-нибудь признаки беспокойства у них были перед отъездом и вообще, как это произошло?

— А так и произошло. Накануне у них были гости. В их отсутствие. Искали что-то. Приехали на «мерседесе». Три человека. Потом убрались. Но гости Сержа, кажется, узнали про визит. То есть те трое из «мерседеса» ждали до полуночи, потом убрались. Поговорили с кем-то по телефону из машины и уехали.

— И что?

— А потом появился мужчина.

— Только он?

— Да. Только он.

— А как его звали?

— Никак.

— То есть?

— Они не назвали своих имен.

— А ваше спросили?

— Да.

— Значит, просто друзья Сержа?

— Да. Я думал, со дня на день мы познакомимся ближе. Посидим и поболтаем. Так бы и было, но не довелось.

— Расскажите, как он появился в последний раз и исчез.

— Он подошел с другой стороны. Не с той, с какой обычно. Из-за сараев. Видимо, чего-то опасался. Потом вошел в дом и очень быстро вышел.

— Что у него было в руках?

— Небольшая дорожная сумка.

— А девочка?

— Она, наверное, ждала где-то неподалеку.

— А как вошли те, из «мерседеса»?

— Взяли ключ под порожком, сняли замок и вошли.

— А вы почему не помешали?

— Знаете, господин инспектор, я старый человек и понимаю, когда нужно и можно вмешиваться, а когда этого совсем не нужно делать. Мне еще урожай нужно собрать.

— И с того дня больше никто не появлялся?

— Почему не появлялся? Снова был «мерседес». Потом они уехали. И все. То есть те из «мерседеса» их упустили.

— А Серж не появлялся после этого?

— Нет.

— А не угостите ли вашим сидром? Пить очень хочется.

— Прошу в дом.

— А этюд этот я возьму с собой, если не возражаете.

— Вообще-то это дом Сержа.

— Я потом верну все.

— Тогда нет проблем. Я думаю, Серж не будет в обиде. Манера у него совсем другая.

Поужинав в доме Клода Леви, инспектор отправился далее пешком. Он хотел эти шесть километров пройти и увидеть предмет ежедневных прогулок Игоря Михайловича Иванова и Ани Сойкиной, заявленных к розыску Интерполом. Холмы были прекрасны, и очертания их легки. Игорь Михайлович оказался для начинающего совсем неплохим художником.

Ла-Манш

Жизнь продолжалась. Наступило время отлива. Силуэт девчонки далеко, примерно в километре, жалкий и вопросительный. Она почти неразличима. Берег ровный и долгий, как будто не кончается. Морская трава и призрачный сор, выброшенный на берег, служат добычей детям, которые отыскивают в бурых пучках водорослей раковины и камушки. Их свора подобна львиной — они лохматы, и гривы их несутся вдоль кромки прибоя, то припадая к песку, то гордо поднимаясь в торжестве ликования. Они нашли что-то. Скорее всего, это раковины. Я наклонился и поднял одну, приложил к уху и услышал не равномерный шум, а скрип. Я слишком сильно сдавил раковину, и она вскрикнула от боли. Я продолжил свой опыт и попробовал раздавить ракушку, но она не хотела рассыпаться. Этот маленький мир в раковине не хотел раскрываться.

Я шел по кромке прибоя. Свежий ветер был слишком силен, и я укрыл лицо в воротнике, как какой-нибудь персонаж из пьесы. Были когда-то такие пьесы. Теперь так не пишут. Пришла мода на других героев. Но я все же вот такой, традиционный и консервативный герой из старой пьесы. Скрываю свои боли, холю их и лелею. Я взращиваю их. А веселые львы бегут по вселенскому пляжу. Жизнь продолжается, и, воплощенная в жалость, приближается то ли девочка, то ли женщина. Она, несомненно, замерзла на ветру, а значит, пришло время выпить.

Город этот расположен в устье Сены, именно в том месте, где она впадает в Ла-Манш. Своеобразие здешнего климата — внезапные дожди. Потоки воды появляются ниоткуда и исчезают в никуда. В порту всегда много яхт из разных стран, и потому столбы, мачты украшены флагами. Все прелести порта. Матросы, кабачки, широкие зонты. Неплохо бы было поселиться здесь и стать частью праздника. Но наш путь лежит к Монблану.

Автобус отходит от автостанции, и мы сразу засыпаем, несмотря на мокрую одежду и бурное веселье в салоне. Пьяная компания возвращается домой.

…Мы приближаемся к швейцарской границе. Нет больше холмов. Промелькнули поля, леса Бургундии. Это было после Лиона. В Лионе у нас пересадка. Автобуса приходится ждать три часа. Мы успеваем переодеться, даже принять душ. Небольшая комната в мотеле на три часа стоит недорого. Пока девчонка моется, я смотрю телевизор. Про нас ни слова, и это хорошо. Но если начнется настоящий поиск, то вот так уже не отдохнешь, да и на дорогу не выйдешь. Придется искать нору.