Книга Впервые в Библии - Меир Шалев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такое отношение к «разрушителям оград» некогда вызвало резкий литературный протест израильского писателя Изхара Смилянского. Он выразил его в коротком рассказе, который так и называется «Разрушителя ограды ужалит змея». Смилянский рассказывает об уроке, на котором он, будучи молодым учителем, объяснял ученикам смысл этой фразы. Он тоже думал, что речь идет о прорыве наружу, но, по его мнению, такие «разрушители» — это пионеры и новаторы, которые выходят за пределы консервативных ограничений и той трусливой и косной мысли, которую символизирует змея. «Возьмите Галилея, — цитирует он молодого учителя. — Утверждая перед инквизиторами, что Земля обращается вокруг Солнца, он прорывает ограду невежества, и за это „змеи“ собираются сжечь его на костре. […] А вот Спиноза, которого охранители стен отлучают от иудаизма, — он все равно проламывает стену, не обращая внимания на змей». И далее, уже о самом себе: «Не тот, не старый Экклезиаст стоял в тот час в деревенском классе, а Экклезиаст новый, молодой и дерзкий».
Смилянский как будто бы убежден, что «тот», старый Экклезиаст, тоже осуждает разрушение ограды. Однако на мой скромный взгляд, «тот» Экклезиаст был куда ближе к молодому учителю, чем он думает. Меня убеждает в этом прочтение фразы о «разрушителях ограды» в ее контексте, где она выступает не сама по себе, а как часть весьма специфического мировоззрения Экклезиаста:
Есть зло, которое видел я под солнцем,
это — как бы погрешность, происходящая от властелина:
Невежество поставляется на большой высоте,
а богатые сидят низко.
Видел я рабов на конях,
а князей ходящих, подобно рабам, пешком.
Кто копает яму, тот упадет в нее;
и кто разрушает ограду, того ужалит змей.
Кто передвигает камни, тот может надсадить себя;
и кто колет дрова, тот может подвергнуться опасности от них.
(Еккл. 10, 5–9)[61]
Экклезиаст начинает серией из четырех «зол», или «погрешностей», в устройстве мира. Все они плохи, и все они «как погрешность властелина», то есть Бога: глупец поднимается вверх, богатый (умом) унижен и страдает, раб едет на коне, а вельможа идет пешком, как раб. Этот перечень четырех огорчительных выводов из наблюдений за жизнью позволяет нам истолковать его продолжение в том же духе, а не так, как это принято: копающий яму, в котором обычно видят человека, задумавшего навредить ближнему, — это на самом деле тот, кто копает яму для посадки дерева или строительства дома и, к сожалению, часто сам падает в нее. Разрушающий ограду, которого доселе объявляли нарушителем закона, — это тот, кто хочет сломать принятые условности и выйти на новую дорогу, за что его, как правило, ждет наказание (он будет ужален змеем). Передвигающий камни, в котором видели разрушителя, — это строитель, приносящий камни на строительную площадку, который вместо вознаграждения за свой труд порой получает чувствительный удар от надсмотрщика. Рубящий деревья — не тот, кто вырубает и уничтожает лес, а тот, кто заготовляет дрова для отопления или строительства; работая в лесу, он, несомненно, подвергается опасности и может быть ранен.
Эта серия абсурдов выявляет очень ясное общее правило: здесь перечислены различные случаи непредвиденных — и неправильных — «наказаний», получаемых людьми не за «грехи», а, напротив, за хорошие поступки. Поэтому фразу о «разрушителях стены» в этом контексте следует толковать в том же духе, то есть как указание на очередную «неправильность» в том порядке, который создал Властелин: человек, стремящийся вырваться из своих четырех стен, что-то обновить, исправить, найти новый хороший путь, непременно пострадает. Если расширить поле зрения, мы увидим, что весь этот набор примеров есть продолжение общей идеи всей книги Экклезиаста: в мире нет ни логики, ни справедливости, есть лишь дела Господни, и они зачастую вызывают горечь, потому что кажутся нам «ошибочными» и «несправедливыми», хотя, скорее всего, мы просто не можем постичь Божий Замысел. Но в любом случае этот Замысел, этот Гранд-дизайн наверняка не похож на тот примитивный миропорядок, который приписывает Ему организованная религия, уверяющая нас, будто праведное дело всегда вознаграждается, а злое — всегда наказуется.
На вопрос, как же выполнить волю Господню, если она непостижима, Экклезиаст отвечает: нужно пробовать все пути, ибо заранее неизвестно, что хорошо, что плохо: «Утром сей семя твое, и вечером не давай отдыха руке твоей, потому что ты не знаешь, то или другое будет, или то и другое равно хорошо будет» (Еккл. 11, 6). А на известный вопль Иеремии: «Почему путь нечестивых благоуспешен?» (Иер. 12, 1) — он сухо заявляет: «Всего насмотрелся я в суетные дни мои: праведник гибнет в праведности своей; нечестивый живет долго в нечестии своем» (Еккл. 7, 15), — и еще: «Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников» (Еккл. 8, 14). И это же угрюмое правило представлено, как мы видели, выше, подкрепленное целыми восемью примерами. Молодой деревенский учитель Смилянский должен был бы увидеть в Экклезиасте поддержку, а не ту банальность, которую приписывает ему религиозный истеблишмент.
и приятно для глаз видеть солнце»
Но Экклезиаст не банален. Люди такого рода сами являются «разрушителями оград» и потому опасны для религиозного истеблишмента, для его доходов и для его возможности запугивать и влиять. Вот почему уже редакторы Библии пытались выхолостить его книгу и загнать ее «за ограду». Для этого они приписали к ней пресную концовку: «Бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека», — которая совершенно не соответствует всему ее духу. Эта приписка дает нам повод поговорить и еще об одной подчистке редактором, из которой родилось распространенное и поныне мнение, будто книгу Экклезиаста и книгу Притчей Соломоновых писал один и тот же человек — царь Соломон. Действительно, книга Притчей открывается словами: «Притчи Соломона, сына Давидова, царя Израильского». Книга Экклезиаста (в оригинале — Кохелет) открывается — после редактуры — словами «Слова Экклезиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме». Но тот, кто не удовлетворится этими вступительными словами и продолжит читать, быстро обнаружит, что большую часть книги Притч составляют скучные и нудные банальности, а вся она в целом — лицемерно — набожный гимн послушанию, конформизму и посредственности, в то время как Экклезиаст — человек абсолютно не тривиальный, мудрый, отчасти скептический, отчасти снисходительный, зачастую анархичный, во многом уставший и познавший горечь и в то же время полный жизни, потому что даже там, где он говорит о себе, что уже пресыщен жизненными наслаждениями, у него то и дело проскальзывает явная склонность к эпикурейству. Он насмехается над банальной уверенностью, будто за преступлением непременно следует воздаяние, и, если бы жил сегодня, наверняка насмехался бы также над нашими мессианскими чаяниями, смешением религии и политики и уж конечно — над амулетами и священными могилами, над Советом Мудрецов Торы[62]и над Верховным раввинатом.
