Книга Фараон и наложница - Нагиб Махфуз

Его слова нашли радостный отклик в сердцах губернаторов. Встал губернатор Амбуса:

— Мой повелитель, я поддерживаю это мнение. Есть только один ответ — немедленный сбор войска. Разве можно поступить иначе, если на наших братьев за южной границей наседает враг? Хотя они стойко обороняются, мы не должны бросить их в беде и медлить с оказанием помощи.

Ани раздумывал о том, как это может сказаться на сфере его влияния.

— Если эти варвары опустошают землю Нубии, то они, без сомнения, начнут угрожать нашим границам.

Губернатор Фив вспомнил свою давнюю точку зрения на эту проблему и надеялся, что сейчас она придется к месту:

— Мой повелитель, я всегда стоял на том, что царство должно держать крупное постоянное войско, дабы фараон мог выполнить свои обязательства, беречь наше благополучие и владения за границами.

Среди всех командиров рос энтузиазм, многие из них требовали приступить к сбору войска. Другие воздавали хвалу принцу Канеферу и нубийскому гарнизону. Некоторые губернаторы были глубоко уязвлены и говорили фараону:

— Мой повелитель, мы считаем, что неуместно отмечать праздник в то время, когда смерть нависла над нашими храбрыми братьями. Позволь нам удалиться и заняться сбором войска.

Фараон молчал, ожидая, что скажут жрецы. Те также молчали, пока не улеглось напряжение. Когда гомон среди губернаторов наконец стих, верховный жрец из Птаха встал и с поразительным спокойствием сказал:

— Мой повелитель, позволь мне задать вопрос посланнику его величества принца Канеферу.

— Жрец, позволяю тебе задать вопрос, — холодно откликнулся фараон.

Верховный жрец из Птаха повернулся к посланнику и спросил:

— Когда ты покинул земли Нубии?

— Две недели назад, — ответил посланник.

— И когда ты прибыл в Абу?

— Вчера вечером.

Верховный жрец обратился к фараону:

— Владыка и Боготворимый царь, этот вопрос действительно весьма запутан, ибо уважаемый посланник вчера принес нам с юга весть, будто вожди Маасаи подняли бунт. Однако в тот же день из самых дальних концов юга прибыла делегация старейшин племен Маасаи, дабы выразить нашему повелителю глубокую благодарность за процветание и мир, которыми он осчастливил их. Сейчас нам крайне важно выслушать того, кто сможет пролить свет на эту тайну.

Это заявление прозвучало странно, к тому же никто не ожидал такого поворота. Оно вызвало немалое удивление и недоумение. Все судорожно качали головами, губернаторы и жрецы вопросительно и вызывающе переглядывались, а принцы шептались между собой. Софхатеп лишился дара речи от удивления и с полным отчаяния выражением лица уставился на своего повелителя. Он заметил, как рука фараона тверже вцепилась в жезл и сжала его так сильно, что на его предплечье выступили вены, а лицо побледнело. Первый министр опасался, как бы фараоном не завладел гнев, и спросил жреца:

— Кто вам сообщил об этом, ваше святейшество?

— Я видел их собственными глазами, мой первый министр, — спокойно ответил жрец. — Вчера я посетил храм Сотис, и его жрец представил мне делегацию темнокожих мужчин, которые утверждали, что являются вождями племен Маасаи и явились осуществить ритуалы покорности фараону. Они провели ночь в храме в качестве гостей высокого жреца.

— Разве они не из Нубии? — спросил Софхатеп, но высокий жрец был непреклонен: — Они назвались вождями Маасаи. Как бы то ни было, среди нас есть один человек — командир Таху, он не раз сражался с Маасаи и знает их вождей. Если повелитель милостиво соизволит приказать, чтобы этих вождей пригласили в его священный двор, тогда их свидетельства, возможно, снимут с наших глаз завесу недоумения.

Фараоном явно завладели страх и гнев, однако у него не было и отдаленного представления о том, как уклониться от предложения высокого жреца. Он чувствовал, что все обратили пристальные взоры на него в тревожном ожидании. Наконец фараон обратился к одному из своих распорядителей:

— Отправляйся в храм Сотис и пригласи вождей, пришедших в нашу страну.

Распорядитель послушно удалился, все стали ждать, с их лиц еще не сошло выражение оцепенения, каждый с трудом сдерживал желание спросить соседа о том, что тот думает. Софхатеп испытывал тревогу и предчувствовал недоброе, в его голове все время возникали различные мысли. Он видел обращенные на себя тревожные и недоуменные взгляды повелителя, которому глубоко сочувствовал в этот страшный час. Минуты тянулись нестерпимо медленно, будто их вырывали из их собственной плоти. Со своего трона фараон взирал на обеспокоенных губернаторов и жрецов, сидевших с опущенными головами. По глазам повелителя было видно, что он с трудом скрывает чувства, обуревавшие его сердце. Вдруг всем показалось, будто издалека донесся какой-то шум. Каждый из присутствующих в душе вел диалог сам с собой, теперь все напрягли слух, пока гул приближался к площади, соседствовавшей с дворцом. Там слышался гул толпы, радостно выкрикивающей приветствия. Она приближалась, возгласы становились громче и звучали все чаще. Казалось, будто они наполняют зал, сливаются воедино, становятся неразличимы. Но пока знатных людей, собравшихся в зале, от толпы отделяла огромная дворцовая площадь. Фараон приказал одному из распорядителей выйти на балкон и выяснить, что явилось причиной нарушения спокойствия. Тот удалился и через некоторое время появился снова. Наклонившись к уху фараона, он сообщил:

— Толпы простолюдинов заполняют площадь, они обступают повозки, на которых приехали вожди.

— И чего они желают?

— Они приветствуют верных друзей с юга и мирный договор.

Тут распорядитель смиренно умолк, затем прошептал:

— Мой повелитель, они славят инициатора этого договора — Хнумхотепа.

От негодования лицо фараона побледнело, он чувствовал, что чей-то злой умысел загоняет его в угол. Он задавался вопросом, как можно призвать народ, чествующий вождей Маасаи и славящий мирный договор, отправиться на войну с теми же Маасаи. С растущим раздражением и отчаянием фараон ждал появления высокопоставленных лиц.

Офицер стражи объявил о прибытии вождей племен, и дверь широко распахнулась. Делегация вошла во главе с главным вождем. Всего было десять мужчин, рослых и обнаженных, если не считать набедренных повязок, их головы украшали венки из листьев. Они все пали ниц и ползли вперед, пока не достигли порога трона, затем поцеловали землю перед фараоном. Фараон протянул им свой жезл, и каждый покорно прильнул к нему губами. Фараон разрешил им встать, вожди благоговейно поднялись, после чего их глава сказал на египетском языке:

— Священный повелитель, фараон Египта, божество племен, мы явились в твое жилище, чтобы выразить нашу покорность и верность, воздать хвалу за милости и благословение, которыми ты одарил нас, ибо благодаря твоему расположению мы едим вкусную пищу, пьем чистую и благоухающую воду.

Фараон поднял руку и благословил их.