Книга Место встречи изменить нельзя. Эра милосердия. Ощупью в полдень - Георгий Вайнер

– И это, по-твоему, правильно?

Я думал долго, потом медленно сказал:

– Наверное, правильно. Я так понимаю, что если закон один разок под один случай подмять, потом под другой, потом начать им затыкать дыры каждый раз в следствии, как только нам с тобой понадобится, то это не закон тогда станет, а кистень! Да, кистень…

Все замолчали, и молчание это нарушалось только гулом и тарахтением старого, изношенного мотора, пока вдруг Коля Тараскин не сказал со смешком:

– А мне, честное слово, нравится, как Жеглов этого ворюгу уконтрапупил…

Пасюк взглянул на него с усмешкой, погладил громадной ладонью по голове, жалеючи сказал:

– Як дытына свого ума немае, то с псом Панаской размовляе…

И ничего больше не сказал. Шесть-на-девять стал объяснять насчет презумпции невиновности. А Копырин притормозил, щелкнул рычагом:

– Все, спорщики, приехали. Идите, там вас помирят…

Дом стоял в 7-м проезде Марьиной Рощи, немного на отшибе от остальных бараков. Был он мал, стар и перекошен. Свет горел только в одном окне. Жеглов велел Пасюку обойти дом кругом, присмотреться, нет ли черного хода, запасных выходов и нельзя ли выпрыгнуть из окна.

А мы стояли, притаившись в тени облетевшего кустарника. Пасюк, сопя, обошел дом, заглянул осторожно в окна, махнул нам рукой. Жеглов постучал в дверь резко и громко, никто не откликался, потом шелестящий женский голос спросил:

– Это ты, Коля?

– Да, отворяй, – невнятно буркнул Жеглов, и долго еще за дверью раздавался шум разбираемых запоров.

Потом дверь распахнулась, и женщина, придерживающая в ковшике ладони коптилку, испуганно сказала:

– Ой, кто это?

– Милиция. Мы из МУРа. Вот ордер на обыск…

Мы вошли в дом и словно окунулись в бадью стоялого жаркого воздуха – пахло кислой капустой, жаренными на комбижире картофельными оладьями, старым, рассохшимся деревом, прогорелым керосином и мышами. Я заглянул за ситцевую занавеску – там спали в одной кровати два мальчика лет пяти – семи, – повернулся к оперативникам, шумно двигающим по комнате стулья, сказал вполголоса:

– Не галдите, ребята спят…

Жеглов усмехнулся, кивнул мне, усаживаясь плотно за стол:

– Давай, командир, распоряжайся!

Я взял лежащий на буфетике паспорт, раскрыл его, прочитал, взглянул в лицо хозяйке:

– Моторина Вера Степановна?

– Я самая… – От волнения она комкала и расправляла фартук, терла его в руках, и от беспорядочности этих движений казалось, будто она непрерывно стирает его в невидимом корыте.

– У вас будет произведен обыск, – сказал я ей нетвердым голосом и добавил: – Деньги, ценности, оружие предлагаю выдать добровольно…

– Какое же мое оружие? – спросила Моторина. – Все ценности мои на лежанке вон сопят. А кроме этого, нет ничего у меня. Карточки продуктовые да денег сорок рублей.

– Тогда сейчас пригласят понятых, и мы приступим к обыску, – предупредил я.

– Ищите! – развела она руками. – Чего найдете – ваше.

– А вы не удивляетесь, что обыск у вас делают, гражданочка дорогая? – спросил Жеглов, облокотившись на стол и положив голову на сжатые кулаки.

– Чего ж удивляться! Не от себя небось среди ночи в мою хибару поехали. Раз ищете, значит, вам надо…

– А с чего вы живете? С каких средств, спрашиваю, существуете? – Жеглов, прищурясь, смотрел на нее в упор.

– Портниха я, дают мне перешивать вещички, – вздохнула она глубоко. – Там перехвачу, сям перезайму – так и перебиваемся…

– Кто дает перешивать? Соседи? Знакомые? Имена сообщить можешь?

– Разные люди, – замялась Моторина. – Всех разве упомнишь…

– А-а-а! – протянул Жеглов. – Не упомнишь! Тогда я напомню, коли память у тебя ослабла: у воров ты берешь вещички, перешиваешь, а барыги-марвихеры их забирают и, пользуясь нуждой всеобщей, продают на рынках да в скупках. Так вот вы все и живете на людской беде и нужде…

– Ну да, – кивнула согласно Моторина. – Вон я как на чужой беде забогатела: мне самой много – хочешь, с тобой поделюсь…

– А ты меня не жалоби, – мотнул головой Жеглов. – Ишь, устроила клуб для воровских игр и развлечений…

Он широко взмахнул рукой, как бы приглашая всех полюбоваться на патефон с набором пластинок и гитару с пышным бантом на стене.

– Тебя, видать, разжалобишь, – сказала Моторина и, повернувшись ко мне, предложила: – Вы, гражданин, ищите, чего вам надо. А хотите – спросите, может, я сама скажу, коли знаю, чтобы и время вам не терять…

– К вам когда приходил Фокс? – наугад спросил я.

– Фокс? Дня два тому или три…

– А зачем приходил? Что делал?

– Ничего не делал. Он у меня вещи свои держит, с женой не живет. Вот он забрал шубу и ушел…

– Какие вещи? – посунулся я к ней.

– Чемодан, – спокойно сказала Моторина. Зашла за занавеску и вынесла оттуда кожаный желтый чемодан с ремнем посредине – точно по описанию Ларисы Груздевой.

– А какую, вы говорите, шубу он взял?

– Так я разве присматривалась? Черная меховая шуба, под котик она, кажется. Сложил ее в наволочку и унес.

В чемодане оказались чернобурка, платье из панбархата, темно-синий вязаный костюм, две шерстяные женские кофты – почти все вещи, похищенные из квартиры Ларисы. Это была неслыханная удача, в нее было трудно поверить. Оставалось только понять, как эти вещи от Груздева попали к неведомому Фоксу. Если бы его удалось задержать, все стало бы тогда на свои места.

– А как попал к вам Фокс? – спросил я.

– Его привел как-то несколько месяцев назад Петя Ручечник. Сказал, что знакомец его, в Москву он в командировки часто наезжает, а с гостиницами плохо, просил приютить. Он мне платил помаленьку…

– Фокс в последний раз как выглядел?

Моторина с удивлением взглянула на меня, неторопливо объяснила:

– Приличный человек, одет в военное, только без погон. Очень культурный мужчина: слова плохого не скажет или чтобы с глупостями какими приставал – никогда. Но ночевал он редко, все больше принесет вещи, а потом забирает. Нет, ничего плохо про него не скажу – приличный мужчина…

– Скажите, Вера Степановна, – начал я, мучительно подбирая слова. – Вот как бы вы определили, вы же видели здесь жуликов, отличить можете… Фокс этот – преступник или нет?

– Не думаю, – рассудительно сказала Моторина. – Он научной работой занимается…

И вдруг мне пришла в голову неожиданная мысль, но, прежде чем я открыл рот, Жеглов выхватил из планшета фотографию Груздева – в фас и профиль – и протянул Моториной:

– Ну-ка, Вера, глянь – он?