Книга Вверху над миром - Пол Боулз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Неужели нам нужно было выбираться на самую середину? — прокричала она. Он, похоже, не слышал ее и лишь подталкивал вперед. Она чувствовала, как со всех сторон напирают извивающиеся тела, видела блестящие разукрашенные маски: черепа, обезьяны, демоны, — и вдруг ее осенило, какова в действительности цель фиесты. Она устраивалась вовсе не во славу Господа или святого, в честь которого была названа. Наоборот, это ночь коллективного страха, когда все сговаривались совместно бояться. Каждый человек выходил, чтобы напугать ближнего своего, и голоса становились резче из-за взаимных опасений. К тому же, никто не знал, куда изрыгнут свое пламя сигнальные ракеты и римские свечи.
Вначале давка одурманила ее, затем показалась тягостной и неприятной. Дэй была уверена, что лица под масками недружелюбны.
В центре плазы стоял киоск, обклеенный плакатами. «REVINDICACIÓN, REDENCIÓN, REVOLUCIÓN»,[44]провозглашали они. Ее оттеснили на пятачок у стены киоска, где можно было на время укрыться от надвигающейся толпы.
— Я вроде как надеюсь, что мы найдем его здесь, — сказал он ей. — Влиятельные граждане обычно сидят вместе с оркестром.
— Он и правда очень плохой врач?
— Не могу сказать.
Они постояли немного, просто наблюдая: всеобщий гвалт не способствовал разговору. Но, взглянув в очередной раз, она не увидела ковбоя, и сердце у нее замерло. Потом она стала в отчаянии рассматривать всех высоких мужчин, стоявших поблизости, размышляя: «Он не мог просто так уйти без своей сотни долларов». Убедившись, что рядом его нет, она повесила голову. Вдруг она поняла, что он выдал ее Гроуву, и неудержимо бросилась в толпу: «Я доберусь до доктора Солеры сама». Стиснув зубы, она изо всех сил продвигалась вперед.
В конце концов, ее вытолкнули из гущи толпы, и она, кружась и шатаясь, приземлилась на бетонную скамью. На спинке стояла группа молодых людей, смотревших поверх голов. Когда она ударилась им в ноги, парни уставились на нее в удивлении. Один спрыгнул вниз и встал рядом на землю. Дэй быстро начала на старательном испанском:
— Buenas noches, мне нужен отель.
Они пошли. Ее часто толкали мчавшиеся мимо люди, и парень взял ее под руку, чтоб она могла опереться. Сигнальная ракета врезалась в группу прямо перед ними, и оттуда увели рыдающую девушку, закрывавшую лицо руками.
Наконец, плаза осталась позади, и они зашагали по узким темным улочкам. Время от времени, когда ветер менялся и начинал дуть с болота, в воздухе разливался отвратительный запах — едкий жирный смрад, который медленно растекался по улицам, пока новый порыв ветра его не рассеивал. Индейцы молча сидели в пыли, жгли свечи и карбидные лампы, раскладывая на земле перед собой небольшие узоры из трав и копала; их пустые взгляды были прикованы к какой-то точке за городом.
Показалась еще одна плаза поменьше — безлюдная, если не считать пары пьяных метисов, лежавших на скамьях и под стволами деревьев. На дальней стороне, в конце ряда скромных домишек, замаячила дверь с маленькой дощечкой вверху: «PENSIÓN „FENIX“. CAMAS».[45]
Пока парень стучал, она стояла молча, прислушиваясь к далекому шуму. Возможно, просто некому было открыть дверь. Но затем появилась старуха в плотно натянутом на лицо ребосо, недружелюбно на них зыркнув. Юноша минуту поговорил с ней, и она открыла дверь шире.
— A sus órdenes,[46]— пробормотал он и, развернувшись, побежал вниз по улице. Дэй шагнула внутрь.
Небольшое патио загромождала мебель и растения. Оттуда старуха повела ее в комнату, где не было ничего, кроме медной кровати и круглого стола, на котором стояла чашка с пыльными восковыми цветами.
— Доктор Солера, — начала Дэй. — Где его дом? Я хочу с ним встретиться.
Старуха что-то проговорила. Дэй истолковала ее слова в том смысле, что до утра это невозможно. Тем не менее, она настаивала. Можно хотя бы показать дом. Но старуха решительно натянула ребосо на морщинистый лоб и что-то пробормотала, вздыхая про себя.
— No se puede,[47]— сказала она и вышла в патио.
Дэй последовала за ней.
В центре стояла высокая клетка, покрытая мелкой проволочной сеткой, где в ветвях засохшего дерева бились и прыгали птицы. Старуха постояла у клетки, наблюдая, как птицы двигаются в темноте, и ее лицо приняло выражение, которое, возможно, означало удовлетворенность.
Дэй вертелась сзади, ожидая подходящего момента, когда можно будет вновь обратиться к старухе. На плетеном столике, покрытом кружевными салфетками, лежал потрепанный фотоальбом. Дэй поднесла его к лампочке и полистала страницы. Там были собраны старые открытки с видами местного вулкана. Она отложила альбом и взяла журнал с фотографиями больших групп монахинь, стоявших рядами, и портретом Папы на всю страницу. Услыхав четыре быстрых стука в дверь, Дэй уже не сомневалась, что это Гроув: все равно, как если бы раздался его голос. Она выронила журнал и застыла, обратив взор к звездам.
В резком свете фар грузовика дорога казалась даже ухабистее, чем на самом деле: каждая приближавшаяся кочка резко выделялась на темном фоне. Торни ехал на предельной скорости, стараясь поддерживать рев двигателя и грохот шасси на одинаковом уровне. Изменения высоты и громкости звука ослабляли гипнотическое воздействие, от которого теперь зависел ход его рассуждений. Он вовсе не считал, что есть какой-то смысл думать, а тем более волноваться о той каше, которую заварил Гроув. Свое дело он сделал: выполнил все точь-в-точь, как ему велели, теперь снова оставалось просто ждать, правда, на сей раз в сомнении, а не с верой. Гроув всегда мог выбить почву у него из-под ног, но пока еще этого не сделал. Пытаясь представить, как бы обставил эту затею на месте Гроува, Торни пришел к выводу, что все, что сделал Гроув с самой первой ночи, было сделано неправильно.
Он позвонил Торни на квартиру и сказал, что хочет встретиться с ним на улице, где Торни его и нашел: Гроув быстро шагал взад и вперед перед ветхой входной дверью, не обращая внимания на пристальные взгляды прохожих. Вначале он незаметно всунул Торни пригоршню гриф. Они оба закурили и быстро зашагали в сторону самых бедных окраин, мимо бойни, где даже улицы не были вымощены.
Там располагался небольшой запущенный парк, совершенно безлюдный в столь поздний час.
Они сидели на скамейке и разговаривали. Торни всегда считал грифы, и как раз на четвертой Гроув в своей обтекаемой манере предложил Торни сто тысяч долларов. Вечером перед встречей Гроув покурил, и Торни предположил, что тот просто плетет околесицу. Торни немного поиграл в эту игру, а затем, поскольку разговор о деньгах неизбежно напоминал ему о его собственном зыбком положении, замкнулся и уставился на тени листьев на земле рядом со скамейкой.
