Книга Звездочет поневоле - Оксана Бердочкина

«Вся вселенная, что во мне обернулась рассерженной фреской. Микеланджело. Вот так глядит страх в самое дно тебя. Некуда деться».

Дерево, что росло напротив окна, стало биться в стекло предупрежденьем, он оглох на секунды, и в золотую гостиную вошла темная тяжелая фигура – «Инкогнито». Было весьма странным, что некто, свободно вошедший в квартиру мистера Крестика, этой пропаренной летней ночью снял с себя соболиную шапку и бренно скинул с плеч богатую шубейку. Крупная сильная фигура почти достигала висящего под потолком ампира. Во мраке темной комнаты светились камни, что украшали его множественные перстни. Инкогнито кашлянул хрипотцой и, надменно прищурившись, взглянул в самое дно испуганной жертвы.

«Как живешь?» – дремучим голосом ополоснул неизвестный, испытывая дальнейшую минуту.

«Я не знаю вас… Я бы мог сказать, подите прочь, но я не знаю вас… Мне очнуться нужно», – и худощавый человек, манерно закрылся рукой, одновременно вспоминая, что прошлой ночью ему приснился развратный сон и что, видимо, сейчас он явно перебрал.

«Кто? Кто здесь? Я? Вон!», – мистер Крестик кинулся в сторону голландского расписного столика, где по-сумасшедшему тянулась кокаиновая дорожка, но, внезапно скрутившись от боли, он услужливо замер, отпуская свое частое дыхание к ногам незнакомца.

Инкогнито пригнулся, ударив жертву сапогом в грудь. «Что ж ты звал меня так долго, а теперь отказываешься встречать?», – заявил неизвестный, все больше опаляя сложнейшим взглядом.

«Я никого не звал. Сегодня, кажется, пятница, я никого не звал», – сопротивлялся уже плачущий человек.

«Да ты всю жизнь меня звал! Каждым своим делом, каждой своей мыслью. И думай, прежде чем отрицать меня, когда я дал тебе все, что ты хотел. Так воспевай же меня, проклятый раб, отец твой пришел!».

«Отец?», – пытался вразумить сказанное незнакомцем уже пораженный мистер Крестик, всматриваясь в неизвестного, бегло выдернул из кармана пиджака электронное устройство, чтобы найти чей-то номер.

«Не ломай кости, дай лучше присесть», – инкогнито ослабился в решении, и хозяин гостевой смущенно пригласил его в золотистое кресло.

«Позвольте, ну откуда вы?», – сомнительно разразился Крестик, не понимая, почему он задает именно такую последовательность вопросов.

«С далекого севера, да ты и сам присядь, деловой человек», – и он поправил на своей темной шее изумрудные подвески, указывая на некую силу, что была спрятана внутри него.

«Так вы торгуете? Постойте, кажется, я и вправду вас знаю, еще несколько лет тому назад… Да, я, кажется, видел вас, мы летели с вами одним самолетом. Точно! Сейчас угадаю… Вы торгуете нефтью?» – волнуясь, Крестик рассуждал, ожидая своего назначения.

«Точность продана с молотка! Впрочем, торгую, – разумно заметил инкогнито. – Да так, что ни одна сделка без меня не проходит, – и он вскрыл кольцо, что-то тщательно слизнув. – Имя мое – Февраль Сатанинский… ты не приготовишь мне коньяк с нефтью?» – и он прикусил губу, не сводя сложного взгляда с мистера Крестика.

«Какое странное имя. Какой странный напиток», – мистер Крестик растерялся, пытаясь преобразовать происходящее в шутку.

«В твоем стеклянном ящике хранится полный графин южного коньяка и небольшой пузырек с нефтью. Смешай их и поднеси мне. Все не в счет, угости же меня».

«Это невозможно, еще утром я разбил три графина… осталась лишь маленькая бутылочка со спиртом», – заявил Крестик, но все же в сомнениях поднялся с кресла, словно боялся, что все сделается иначе, и неуверенно потащился к стеклянному ящику. Нелепо медля, он ощущал необъяснимую близость с тем, кто заделался непрошеным гостем, но между тем страх, воплощенный в километры полей, бесконечно длился внутри него. Через мгновенье, и вправду подойдя к стеклянному ящичку, он еще больше опомнился. За пломбой стекла стоял хрустальный наполненный южным коньяком графин, почти соединяясь с небольшим мутным пузырьком, что напоминал медицинскую хранительницу сывороток. «Размешай их», – приказал Февраль, и человек приоткрыл стеклянную дверцу, почувствовав резкий запах каучука. Он был особенно чувствителен к различным видам запаха. Бывало, ветры различал, чуя, откуда те несутся. «Что-то не прибран ты, братец, слишком уж захламлен, будто ветхий русский сад. От Бога, что ль отбился?», – лукавил Сатанинский, принимая из рук мистера Крестика стакан зелья.

«И ты пей, раз не в ответе», – и здесь Февраль рассмеялся, ударив себя в грудь кулаком. И было в его смехе довольно звуков забытых темных русских лесов, смотрящих в прорези космоса, еще в прошлых столетьях. В глазах гостя билась крупная рыба, он видел это где-то в Сибири, вот так выбрасывает чудо сама природа, и не найдется воли, чтобы к нему прикоснуться, разворовать, потревожить. Он закидывает руку за пазуху, словно револьвер подыскивает и, немного шерстя, достает окровавленную рубашку.

«Что, собака, не помнишь? Письмецо свое. Иль забывчив плут?» – спрашивая, Сатанинский заставил пасть свою жертву на колени, продолжая упрекать его в том, о чем обвиняемый уже и не помнил. «Убиение твое первое. Вот оно!», – и тот возвысил хлопковую залитую кровью ткань, а после вытер ею лицо униженного им мистера Крестика, в ярости причитая: «Помнишь, как я разжигал в тебе страсти? Как обещал тебе многое? Как ты желал этой власти? Так бери теперь строгое!» – Февраль задрожал, сжимая в руках уязвимую шею мистера Крестика. Момент удушенья проскользнул в голове настигнутой жертвы и во всем доме разом треснули лампочки.

«Всю жизнь я принимаю послов чьей-то воли, я изменюсь только в том случае, если вырастет новая луна. Сейчас весьма подходящий шанс, – продолжал думать Сахарный. – Прочь разработки, и не расчесывай кожу». Сняв часы с правой руки, он отпускает мысль: «Вот так бы исчезло все мое прошлое, оставив карту жизни без горячих точек».

Шуга что-то от меня скрывает, удивительно перекладывает вещи и вовсе не берет сигар, часами молчит в мокрую раковину, а после волнительно постукивает, словно проверяет наличие тайника, не то прогоняет плохую примету. «Дух», – сам себе бормочет слово, укладывая ящик для письменных принадлежностей под кровать. «Когда растущая луна в близнецах, мне снятся духи. Ну, где я мог это услышать? Или прочесть? Возможно, что в отрывном календаре? Они что-то сказали мне, надо бы вспомнить что именно». Размышляя, Шуга усердно разделывал рыбу, заведомо зная, что, едва окончив, он должен будет уложить пять самых нежных кусочков на белую фарфоровую тарелочку – это был рыбный закон. Шуга принял его вследствие неадекватного поведения Петра, при появлении в доме рыбных продуктов. И наступала череда тревожных известий под знаком домашнего духа. «Так ведь размажет сырые яйца вдоль коридора, а захочет, повыдергивает из всех книг, что есть в доме, по одной странице, да и сложит их в кухню вместо салфеток. Будет потом собиралка-мозайка, вполне хватило и одного подобного случая». И здесь ему вспомнилась центровая старушка, что навязчиво щелкала тапочками при ходьбе, ворожа его орхидеями, упрашивала за спирт какие-то копейки. «Это случилось в доме „У“, что удивительно схож с вымыслом», – Шуга нахмурил лоб, поясняя пережитое обстоятельство. «Она снилась мне этой ночью, я только прилег, а она мне тут же сказала: „Царица Шива наслала вредность на моего котика, так что теперь он писает в розетку“. Нет, Сахарный! Чушь все это, как можно писать в розетку? Розетка связана с электричеством».