Книга Записки санитара морга - Артемий Ульянов

– Привет, – сказал я, подойдя к нему. – Ты, наверное, за покойником приехал?

– Здорово, – отозвался он, выпуская носом сизую табачную пелену. – Наверное… У меня адреса только. А уж вы туда чего угодно кладите. Этот и не такое повидал, – ухмыльнулся он, кивая на 131-й.

– Да, видать, бывалый, – согласился я.

– Эт да… Четыре года в Афгане оттрубил, – с нотками гордости поделился водитель. – Под Кандагаром.

– Радиостанция? – поинтересовался я.

– Да не, санитарка.

– Тогда и впрямь – повидал. Такого ничем не испугаешь.

– Ну, чего… можно грузиться да ехать, – сказал шофер, деликатно поторопив Руслана к далекой могиле, что ждала его на родине. – Где заказчик-то?

– Сейчас будет заказчик. А вот его торопить не советую, – предупредил я. Ничего не ответив, водила равнодушно сплюнул, словно поставив точку в разговоре.

Спустя минуту появился Сулейман. Перекинувшись парой фраз с наездником «ЗИЛа», сунул ему небрежно смятые банковские билеты.

– Пойдем, Артёмка, пора, – обернулся ко мне он. – Втроем-то справимся?

– Да и вдвоем можно. Вот только на лестничных пролетах, где поворот… там поднимать придется. По-другому не пройдет.

– Значит, будем поднимать, – задумчиво вздохнул Сулейман.

Поначалу решили нести ящик втроем с Азаматом. Хотя я заранее знал, что он будет только мешать. И действительно, его массивное телосложение никак не помещалось на узкой лестнице. Но оставить нас с Сулейманом без помощи он никак не мог, всячески пытаясь подержаться за тяжелый цинковый ящик.

– Так-так, нет… вот, давай так… ага щас, ага, – бормотал он себе в усы, стараясь хоть как-нибудь пристроить свою искреннюю помощь. Но уже на втором этаже он оставил эти попытки, и дело пошло проще.

«Повезло, что в ящике не Азамат лежит», – думал я, плавным толчком поднимая изголовье гроба на очередном тесном развороте лестничного пролета. Вспомнилось, как однажды также выносил какого-то прославленного штангиста с пятого этажа «хрущевки». Разница в весовых категориях была очень существенной. Тогда нас было трое, и мы чудом справились. А когда поставили ящик в автобус, вдруг заметил, что действительность вокруг помутнела, словно превратившись в акварельный этюд. От нагрузки у меня просто отошла сетчатка. Но самую малость, без последствий, будто всего лишь хотела напомнить, чем рискую.

Когда мы с Русланом вышли из подъезда, кузов грузовика уже ждал нас, распахнув дверцы. Когда гроб был внутри, водила собирался закрыть кунг, но Сулейман жестом остановил его.

– С отцом поеду, – пояснил он шоферу. И, взглянув на меня, добавил: – Не так долго нам вместе осталось.

– Я с тобой, – сказал я, неожиданно для самого себя. Сулейман согласно кивнул. В тот момент я толком не понял, зачем мне эта поездка. В «Мерседесе» Азамата было бы куда удобнее. Но какое-то неосознанное чувство толкало в грязно-бежевое нутро грузовика.

– Только это… там трясти будет, так что вы там держитесь, – предупредил водитель.

– Покурим, – ни к кому не обращаясь, произнес Сулейман, пропустив слова шофера мимо ушей. И быстро прикончил сигарету, жадно втягивая отраву. Потом вынул из внутреннего кармана заботливо сложенную молельную шапочку, аккуратно расправил ее и надел, произнеся что-то на чеченском.

– Ладно, пора. Азамат, держись за нами, – сказал он. И ловко залез в грузовик. А следом и я.

– Давай крышкой не будем закрывать, – предложил я. – Если она от тряски слетит, то может задеть Руслана Даутовича.

– Да, ты прав, не будем, – согласился Сулейман.

Закрыв за нами двери кузова, шофер будто отсек меня от остального мира. Санитарный грузовик афганской войны стал на время крошечной вселенной, в которой нас было всего трое. Кроме нас, в ней находился небольшой ржавый железный чемоданчик, стоящий в дальнем углу, да массивная фанерная коробка, приткнувшаяся к левой стенке. Усевшись на нее, Сулейман чуть поправил шапочку. Примостившись с ним рядом, я перекрестился. Поскрежетав зажиганием, «ЗИЛ» завелся со второй попытки, крякнул коробкой передач и стал осторожно пятиться назад, выезжая из двора. И хотя со стороны могло показаться, что он едет плавно, в кузове нас ощутимо качало. Так, словно пьяный приятель по-дружески толкал в плечо каждый раз, когда машина притормаживала.

Вездесущее июньское солнце пыталось заглянуть к нам, тычась лучами в узкие овальные световые оконца, прорезанные в стенах кузова, под самой его крышей. Они были занавешены плотной ярко-желтой материей, а потому утробу грузовика наполнял тусклый теплый свет. И неуловимо изменял пространство кузова, будто был специально подобран талантливым сюрреалистом. Обволакивая все, до чего мог дотянуться, сглаживал резкие контуры, незаметно, будто тайком, перерождал краски. Подсвечивал редкие пылинки, выхватывая их из душных кубометров воздуха, как будто пытался доказать, что мир намного сложнее того, что мы видим. Обыденная реальная Москва стала таять, словно вся осталась в том дворе, где Сулейман потерял отца. Потерял среди живых, чтобы найти среди мертвых. И чем дальше мы отъезжали от дома, выстроенного пленными солдатами Гитлера, тем сильнее ширилась черная бездонная пропасть, отделявшая Руслана от тех, кого он любил, уважал, жалел, ненавидел, презирал. И только мы двое были рядом с ним, сопровождая на пути в Царство мертвых. Сулейман – повинуясь сыновней любви. А я – исполняя долг Харона. Бальзамировщик бы не поехал. Харон был просто обязан.

Выехав из двора на дорогу, водитель пришпорил старого трудягу, щедро сбрызнутого кровью афганской бойни. Мотать стало куда сильнее. Схватившись рукой за край того, на чем мы сидели, я с беспокойством посмотрел на покойника. Тяжелый гроб был неподвижен, а сам дядя Руслан чуть покачивал головой, будто собирался нам что-то сказать. Блики желтого света, ожившие от набранной скорости, плясали на его лице, не желая верить в смерть и пытаясь разбудить главу чеченского клана. Я завороженно смотрел на этот танец, погружаясь в магию нереальности происходящего.

И все-таки суетливая каждодневная действительность, обтекающая кузов «ЗИЛа» снаружи, настойчиво напоминала о себе. Она то и дело касалась сознания – то гудком автомобильного сигнала, то громыханием проезжающего рядом трамвая. Словно боялась потерять нас.

И все же потеряла, когда внезапно случилось то, чего я совершенно не ожидал. Сулейман, символически омыв руками лицо, как это принято у мусульман, чуть дотронулся до расшитой шапочки на его голове. И мгновение спустя… Запел.

Он пел сунны святого Корана. Громко, глубоким чистым голосом, то звонко взлетая вверх, то плавно и гортанно спускаясь вниз. В его пении была скрыта какая-то высшая красота, которую смертные могут лишь почувствовать, но понять ее им не дано. Ноты светлой печали перемежались с нотами живительной надежды, рождая простые, но необычные для меня мелодии. Они заполняли собой всю нашу временную вселенную, спрятанную от посторонних глаз в кузове неприметного грузовика. Колыхали ее, то вспыхивая, то потухая. Когда одна сунна затихала, за ней рождалась другая, подхватывая молитву Сулеймана. Мне чудилось, что все это локальное мироздание, запертое в грузовике, дышит в унисон с его пением. И дядя Руслан, который был центром мироздания, дирижировал этим дыханием, слегка покачивая головой. Казалось, что, купаясь в желтых солнечных бликах, его лицо вновь обрело мимику, и теперь он слегка улыбался, довольный и умиротворенный. Где-то далеко, на самом краю моего сознания, звучали приглушенные стоны раненых русских солдат, которые впитал в себя кузов «санитарки». Они словно вторили чеченцу, вместе с ним оплакивая его отца.