Книга Лихое время. "Жизнь за Царя" - Евгений Шалашов

Выйдя из душного терема в зимнюю свежесть, тучный Федор Шереметев вдохнул всей грудью:

– Эх, хорошо!

– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего не выходили. Мезецкий, поди, уже кровь проливает, а мы тут, как две клуши, – хмыкнул Романов, забирая из рук холопа повод. И, вскакивая в седло, боярин, не выдержав, выругался:

– Мать его… честь ему, видите ли…

– Вот-вот, – кивнул Шереметев, поправляя сбившуюся подпругу. – А чего он ехать-то навострился, я не понял?

Федор Иванович только вчера вернулся из дальней вотчины, где собирал хлеб и деньги для Мезецкого, и последних новостей не знал. Собирался с утра ехать к Романову, но тот сам перехватил друга. Поговорить бояре еще не успели.

– Сподобился-таки царь-царевич наш с батькой воевать… – пояснил Романов. – Гонцы от Владислава третий день по Москве шастают. Струсь, он раньше только деньги просил, а теперь бояр чуть не за бороды таскает – вынь да положь ему боевых холопов, а то и детей боярских[14]!

– Дулю ему с маслом! – фыркнул Шереметев, трогая коня.

Когда бояре и их холопы уже выезжали за ворота, за спинами вдруг раздался голос Мстиславского:

– Эй, бояре, постойте-ка! Возвернитесь-ка на час[15]!

Обернувшись, Романов с Шереметевым глазам не поверили – старый князь, с непокрытой головой, забыв о приличествующей его чину и возрасту важной медлительности, едва не бегом спускался с высокого крыльца…

– Че это он? Передумал? – удивился Шереметев.

– Ну, так щас и спросим, – не задумываясь, развернул коня Иван Никитыч. Федор Иванович, остановившись на нижней ступеньке, ждал, пока бояре не подъедут ближе.

– Забыл чего, Федор Иваныч? – полюбопытствовал Романов.

– Холопов-то небось князю Даниле хотели просить? – с грустной улыбкой спросил князь Мстиславский.

– Ему, – кивнул Шереметев. – Не Владиславу же.

– Холопов-то боевых у меня нет, но кое-что дам. Нате-ка, возьмите. Может, сгодится на что, – протянул князь увесистый кошель, больше похожий на торбу.

Романов, не чинясь, принял дар и, едва не выронив кошель, присвистнул:

– Ого! Тут с полпуда будет. Это ж сколько же? Тыщ семь?

– Ну, малость помене… Пять тысяч рублей. Войско не войско, но пару сотен наймете.

– Да тут не на пару сотен, на тыщу хватит, да на оружие останется! – обрадовался Романов. – Ну, Федор Иванович! Ну, молодец!

– Ладно, – хмыкнул старый князь. – Подумал я, как вы уходить-то стали, а на хрена это я к Владиславу целое войско поведу? Казакам задаток отдал – так и ну их к лешему! Холопов за глаза и за уши хватит! А так – пущай будет и моя лепта, коли что. И вот еще – Даниле Иванычу передайте… – Взяв из рук подскочившего слуги небольшую икону, сказал со значением: – Вот, Сергий Преподобный… – Поцеловав образ святого, протянул его Шереметеву. – Спасал он Русь-то… Может, сызнова спасет? Ну, езжайте… – махнул рукой князь Федор Иванович и, не говоря больше ничего, развернулся и пошел в терем.

Выехав с княжеского двора во второй раз, бояре молчали. Ехали, любуясь снегом. Зима нынче долго не хотела наступать, и снег выпал только в январе. По такому-то снегу зайцев хорошо бить! Но какая нынче охота.

Чем еще хорош первый снег, тем, что прикрыл собой всякое непотребство улиц и переулков – кучи навоза, жженую солому и тряпки, вздувшиеся туши собак и коней. Белый саван покрыл собой и зловонные канавы, где на каждой сажени белели кости человеческие или скалились черепа.

– Никак совесть у старика проснулась? – не выдержал долгого молчания Шереметев.

– Может… – с мрачным видом кивнул Романов. – Еще бы к совести-то проснувшейся да холопов боевых…

– Ну, что смог – то сделал, – примирительно сказал Шереметев. – Он и так молодец. Никак, всю казну нам отдал.

– Отдал. А сам пойдет за Владислава воевать. Ишь, честь-то княжеская, что б ей пусто было…

– Про Владислава-то начали говорить… – напомнил Шереметев. – Ты там че-то про холопов грил, да про то, что Струсь всех за бороды трясет?

– Ко мне уже подкатывал, – отмахнулся Иван Никитыч. – А с меня – где сядешь, там и слезешь! Один ответ – нету! Пущай проверит! А я своих мужиков кого к Мезецкому отправил, кого по вотчинам, зерно собирать. Вон, только двоих оставил, – кивнул Иван Никитыч назад, где в отдалении от хозяев трусили холопы.

– У меня тоже все в разгоне, окромя троих. Думал – всяко до Москвы-то доедем, а обратно – вместе с тобой. Заберу из терема кой-чего да к князю Даниле подамся. Он говорил, чтобы в Кирилло-Белозерский монастырь съезжались.

– Ты семью-то в вотчину отправил? – поинтересовался Романов.

– Давно уже отправил, – кивнул Федор Иваныч. – Че им тут делать? Летом – куда ни шло. А зимой – как будут опять волки на Москве выть… Пусть там, с ребятней в снежки играют да на санках с горки катаются. Церковь там есть, поп хороший. А бабе – кой разница, где сидеть да вышивать – что тут, что в деревне! А ты-то своих услал?

– Не успел, – мотнул головой Романов. – Дел столько, что запарился. Велел к завтрему собираться. И своих заберу и Машку Мезецкую с дочкой. Давай вначале в Кострому заедем, баб с детками отвезем, а потом уж и к Даниле. День-другой погоды не сделают.

– А чего в Кострому-то? – удивился было Шереметев. Потом, вспомнив, что в Ипатьевском монастыре живет сейчас старица Марфа – бывшая жена боярина Федора, а ныне митрополита Филарета, с сыном, коего они прочат в цари, спросил: – Думаешь, там спокойней будет?

– А то – нет? Марфа с Мишкой там уже третий год живут, в ус не дуют. Я своих туда и определю. Стены крепкие, воевода в Костроме – верный человек. А на прожитье велю с ростовских митрополичьих вотчин хлеб посылать. Обитель еще спасибо скажет.

– Может, мне моих туда же отправить? – задумался Федор Иванович. – В монастыре-то, верно, спокойнее будет, чем в деревне. Ну, пока от Москвы едем, обмыслю еще. В вотчину недолго завернуть…

За разговором бояре не заметили, как добрались до Варварки, где стоял терем Ивана Романова. Уже издалека на них пахнуло дымом и донесся раскат выстрела.

– Чегой такое? Пожар? – остановился боярин Романов. – Емелька, ну-ка, скачи вперед! – приказал он холопу.

Емелька, придерживая шапку, умчался, а бояре слегка насторожились. Вроде бы на Москве почти все, что могло сгореть, сгорело.

– Батюшка-боярин, ляхи! – издалека проорал холоп, вернувшийся из разведки.

– Какие ляхи? – побледнел Романов.

– Ляхов – видимо-невидимо, человек сто, все с оружием, вокруг двора нашего. Наши еще отстреливаются, но они ворота запалили! Не иначе – терем пожечь собираются!