Книга Бессмертник - Белва Плейн

«Зато Америка процветает, — сказал Джозеф. — Там можно нажить неплохие деньги. Ты никогда не думал переехать в Америку, Дан?»

Дан ответил, что у него таких мыслей нет. Концы с концами он сводит. Здесь, в Вене, теперь его дом. Неохота снова сниматься с места, где-то скитаться. И добавил с усмешкой: «Брата моего ты почему-то не зазываешь».

Джозеф растерялся, а Эдвард просто сказал: «Да, мне повезло».

Здесь, в этом доме, он совсем другой: болтает на идише с Дениным отцом, шутит, смеется. Когда же он наконец поднялся и сказал, что должен нас покинуть, хотя и очень не хочет, мы поняли, что сожалеет он искренне и вправду хотел бы остаться с нами.

Дан в своем доме тоже другой. Угощали нас хорошо: на первое густой, жирный суп, на второе — курица с клецками; Дена внесла ее на блюде и поставила посреди стола.

«Без деревянных чурбанов, что стоят за твоей спиной в доме Эдварда, как-то легче дышится, — заметил Дан. — Можно и самим себя обслужить, беседе это не помешает». Он говорил без всякой зависти, но я все-таки решила не рассказывать, что у нас в доме тоже есть прислуга, хотя наши Элен и Маргарита, конечно, не такие вышколенные и чопорные, как слуги у Тессы.

Я спросила Дана, как Эдвард познакомился со своей женой.

«A-а, с графиней-баронессой?» — язвительно сказал он, но Дена тут же шикнула на него: «Дан, веди себя прилично!»

«Я против нее ничего не имею, просто называть ее иначе не могу. Она из другого теста сделана. Как он с ней познакомился? Ты же помнишь, Эли во время войны прославился, а у кого-то из этих богачей была вечеринка, ужин в честь славных героев, там-то они и встретились. Насколько я знаю, ее отец поначалу не очень приветствовал ухажера-бедняка, но потом оценил его очень высоко и взял в дело. Эта семья чем только не занимается — и текстильным производством, и банковскими операциями, и в правительстве у них связи имеются. Такая вот история».

После ужина было еще светло. Я помогла Дене убрать со стола, а Дан с Джозефом отправились прогуляться. Дан сказал, что, поскольку Джозеф строитель, ему будет интересно кое на что поглядеть. Вернулись они через час с лишним, оба очень довольные. Оказывается, Дан водил его к школьному зданию семнадцатого века с толщиной стен больше трех футов. И в нем по-прежнему учатся дети!

Нам было так хорошо в этом доме! Как же обидно, что приходится жить врозь, да еще так далеко… Когда мы прощались, Дена обняла меня и сказала точно то же самое: «Жаль, что мы не можем жить как родные, близкие люди».

4 июля

Сегодня Четвертое июля. Непривычно не быть в этот день на берегу, не смотреть на осыпающийся в воду фейерверк. Айрис в этом году отмечает праздник в семье Руфи. Она всегда ждет его с таким трепетом. А мне вспоминается первый в моей жизни фейерверк, когда мы Четвертого июля ездили на Кони-Айленд — перед рождением Мори. Как же далеко я от Америки, от дома…

6 июля

Должна признать, что Тесса со мной очень мила. Сегодня днем мы с ней ходили за покупками и обошли, по-моему, все магазины на Грабен и Кертнерштрассе. Я купила себе сумочку с вышивкой, кое-какие подарки детям и великолепный чайный сервиз. Этот фарфор мне придется мыть самой, я просто никому не смогу его доверить — так дорого он стоит.

«Конечно, — кивнула Тесса, когда я сказала ей об этом, — понимаю. У меня таких проблем нет, поскольку есть Трудл, она пришла в дом вместе со мной от моих родителей и заботится о моих вещах, как о собственных».

Думаю, приятно быть такой уверенной в себе. Причем я чувствую, что она вовсе не надменна, просто это манера, стиль, который мы неверно толкуем. Может, завидуем ее уверенности? Хорошо все-таки, что я захватила по настоянию Джозефа выходные костюмы и платья. Женщины здесь очень элегантны.

Джозефу я купила золотые наручные часы. Тут они намного дешевле, чем в Америке, но все равно стоят немало. Я откладывала из тех денег, что Джозеф дает на хозяйство, иначе я никогда не смогла бы купить ему ничего приличного — он не позволяет тратить на себя ни цента. Часы я покажу ему только на корабле, иначе он заставит меня отнести их обратно.

Мы с Тессой зашли выпить кофе в кондитерскую Захера. Дома ждал Джозеф. Он очень обрадовался, что я столько всего накупила.

«Погоди, скоро она попадет в Париж!» — воскликнул он и заговорщицки подмигнул Тессе.

А она сказала, что Париж нам, несомненно, понравится, поскольку мы там никогда не были, но самой ей Париж наскучил. Родители возили ее туда за покупками каждый год, и каждый год мама говорила, что это в последний раз, поскольку в Вене шьют куда лучше.

Я видела, что Джозефу эти речи слушать смешно, но от замечаний он, слава Богу, воздержался.

9 июля

Эдвард и Тесса устроили сегодня в нашу честь большой прием. Прошел он великолепно и очень торжественно, и я понимаю, почему Дан с Деной не приняли приглашение. Дене попросту нечего было бы надеть. Народ собрался самый разный: и музыканты, и члены правительства, и даже несколько человек с приставкой «фон», которая, как пояснил Джозеф, означает, что теперь они не работают, потому что кто-то трудился или крал для них несколько сотен лет назад! Смех смехом, но на меня все это произвело большое впечатление. Прежде мне на таких приемах бывать не доводилось и вряд ли доведется впредь.

После обеда мы прошли в одну из гостиных. Слуги расставили там по стенам множество стульев и кресел с позолоченными ножками. Играли пианист и струнный квартет. Исполняли в основном Моцарта. Я эту музыку знаю не очень хорошо, но кое-что почерпнула на лекциях по истории музыки. Интересно, что с первого раза Моцарт кажется суховатым и чересчур резким. К нему надо привыкнуть. Со временем понимаешь, что это чудная, ясная, жизнерадостная музыка. Впрочем, Джозефу она явно не понравилась. Единственный композитор, которого он хоть чуть-чуть воспринимает, — Чайковский. Кстати, один из моих преподавателей на курсах назвал музыку Чайковского эмоциональным душем. Сказал он это несколько пренебрежительно, но душ, пусть и эмоциональный, на мой взгляд, не так уж плох.

После концерта все вышли в сад, и Эдвард — до чего же он похож на Мори! — представил мне какого-то господина, который низко склонился и поцеловал мне руку. Эдвард тут же отошел, а мужчина обратился ко мне на прекрасном английском языке и спросил, понравилась ли нам Вена. Я ответила, что как раз сегодня днем мы катались в Венском лесу.

«Так вы, вероятно, знаете историю Марии Вечеры и кронпринца?»

Я смутно припомнила, что у них был роман, но подробностей не знала, а они оказались таковы: он был женат, Мария забеременела и он убил ее и себя.

«Ну, как вам столь романтическая история?» — спросил он. Я ответила, что история не романтическая, а отвратительная.

«Вы, американцы, неисправимые моралисты, сохраняете невинность до седых волос, — сказал он. — Пожалуй, было бы занятно кое-чему научить порядочную, чистую женщину вроде вас…»