Книга Конец времен - Филипп Фармер

В отчаянии я решился вызвать еще одного лингвиста, чтобы тот попытался раскрыть тайну зловещего имени. К тому времени мои люди уже схватили Джима Крю. Я обратил внимание на схожесть инициалов и попытался выяснить, а не тот ли это человек, которого я ищу Но оказалось, что его фамилия — всего лишь искаженное название племени кру, откуда он происходил. Я, конечно, выжал из него, что ты по доброй воле согласился оперировать его дочь. Я сразу же послал людей в больницу, но они опоздали. А потом Даннто сообщил мне, что исчезла Алла.

События понеслись вскачь. Я начал организовывать облаву, когда в Париж прибыл затребованный мною лингвист.

Это был единственный в Союзе специалист по французскому языку. Забавно, но жил он на Гаити — в одной из горных деревенек на острове продолжают говорить на этом языке, пусть немного искаженном. Мне пришлось разыскать его и доставить в Париж.

Если бы Лейфа не подташнивало от сотрясения мозга, он рассмеялся бы. Кандельман расхаживал по туннелю взад-вперед — почти комическая фигура, в лохмотьях и пороховых ожогах. Но своим упорством и фанатизмом это пугало и внушало ужас.

А еще Лейф заметил, что обитатель тьмы сидит, пуская слюни и повесив голову. Рана его кровоточила. Если Кандельман и обратил внимание на негра, то виду не показал.

— Выслушав меня, лингвист попросил меня произнести имя. Я так и сделал. Этот козл осмелился расхохотаться, а потом объяснил мне очень простой секрет.

В первый раз за все время Кандельман выказал хоть какое-то чувство. Губы его презрительно скривились, голос заполнил туннель.

— Вся тайна укладывалась в одно слово — вернее в два. Я узнал, почему наши техи так часто попадают к Ч, что тамошние ребята не справляются с работой, почему падает производство и загнивает наука!

Слава Богу, подумал Лейф, что этот маньяк не догадался, что и суета вокруг Конца Времен — наших рук дело. Это гаек и сгубит. Когда дюжина Сигменов явится в один день, гражданская война разорвет Союз в клочья. А разруха, начатая Жаком Кюзом, довершит распад церкводарства — так Лейф, во всяком случае, надеялся.

— Ты думал, что это сойдет тебе с рук, Баркер! — почти визжал Кандельман. — Ты хихикал себе в кулак, проворачивая свои делишки под нашим носом! И все это время тебя спасал дурацкий каламбур! Сигменом клянусь, я сразу должен был заподозрить тебя! Если бы только я с самого начала пригласил этого лингвиста! Стоило ему сказать два слова, и я понял все, я понял, кто стоит за этим!

— J'accuse![12]Ж'аккюз! — заорал он, тыча в Лейфа пальцем. — Вот как вы, пограничники, пытались погубить нас — ложными доносами!

— Да, — Лейф хохотнул. — В вашей стране достаточно послать полиции анонимный донос, и жертва обречена. Вот и все.

— Ты слишком долго смеялся, пограничник! — вскричал Кандельман, размахивая оружием. — Когда мы покончим с тобой, ты уже не будешь смеяться. Ты будешь думать, что веселье неуместно, пока Сигмен не воцарился во славе. Тебе больше не хихикать за нашими спинами. И ты с ужасом будешь вспоминать имя Жака Кюза!

Банту застонал — видимо, крики уззита привели его в сознание. Кандельман, развернувшись, жестоко пнул раненого в голень.

— Грязный дикарь! А твои сородичи не станут больше ползать под нашими улицами, отравляя наши мысли!

Лейф не сводил с обитателя тьмы взгляда — и оттого заметил, как тело его расплылось, превращаясь в нечто ужасающее. Очевидно, круг обратной связи не был совершенно замкнут, и в мозг Лейфа просачивались отголоски образов, которыми обменивались Кандельман и банту. Как бы там ни было, Лейфу потребовалось отвернуться, чтобы разорвать эту связь.

Но отвернулся он лишь на секунду — слишком завораживающим было то невыразимо гнусное, что представилось ему в короткие секунды контакта. В это мгновение Лейф переживал то же, что и Кандельман. Повернувшись вторично, он увидел лишь физическое тело банту; странное мерцание исчезло. Обитатель тьмы сосредоточился на Кандельмане, и отблески образов погасли.

Уззит уронил оружие, прижался спиной к стене, цепляясь за нее, как за последний островок надежности в рассыпающемся мире. Вечно сутулая спина выгнулась назад от немыслимой боли, колени подкосились. С лица слетела непроницаемая маска, обнажив гримасу немыслимого страдания.

Лейфа трясло. Он заглянул в тот ад, где мучился сейчас Кандельман — и где остался бы сам, не отвернись вовремя.

Каждую мышцу в теле уззита свела судорога, кровь прилила к лицу, разрывая сосуды. Потаенные желания и стремления, подавленные импульсы и мысли, всю жизнь копившиеся в казематах мозга, рвались на свободу, ощутив ее вкус, — но обитатель тьмы ловил их, накачивал новой силой и швырял обратно.

А Кандельман, несчастная жертва, неспособная выплеснуть их — потому что в жизни своей он ни разу не плакал, не смеялся, не пел и не любил и даже не ненавидел толком, — корчился теперь под грузом собственной душевной тьмы. Глаза, уши, рот, нос, каждая пора кожи сочились кипящим ядом, ищущим выхода.

Лейф смотрел на это, пока хватало сил. Потом он поднялся, подобрал минимат и выстрелил уззиту в висок. Тот, без сомнения, поблагодарил бы агента за это.

Лейф снял с пояса Кандельмана ключи, расковал Аллу, а та освободила его. Вместе они поковыляли по туннелю, зная, что корабль дождется их.

Позади сидела на корточках рядом с трупом, размышляя о плодах трудов своих, одинокая фигура. Он отказался идти с ними. Умирая, он цеплялся за родной влажный мрак бесконечных туннелей.

Он навсегда останется обитателем тьмы.

ГЛАВА 25

Пройдя еще несколько миль и не встретив на пути никого, кроме пары крыс, беглецы добрались до указанного Пеструшкой места. Лейф выстучал по кирпичной стене сигнал, и приотворилась потайная дверь — ровно настолько, чтобы впустить человека. Внутри их встретил высокий человек в тюрбане, внимательно следивший за пришельцами через прицел, пока Лейф не сказал пароль. Это был пилот, Соча Ярни, малаец родом из Калькутты, который должен был вывести космоплан по Сене в Атлантику.

Корабль был маленький. Лейф и Алла примостились на коврике, прижавшись спинами к вечносплавовой переборке. Вокруг толпились два десятка тимбуктанцев и группа примитивов из другой колонии, находившейся на западной окраине Парижа. Лейф немного удивился, увидев их вместе, но сидевший рядом доктор Дзюба просветил его. Как ни отличались по своим верованиям тимбуктанцы и банту, но в Париж они проникали на одном корабле.

Лейф и Алла долго молчали. Накопившаяся за сутки усталость, медленное движение корабля, постоянные остановки, запах набитых в тесном, замкнутом пространстве человеческих тел вызывали раздражение, нервозность и не свойственную им мрачность.

Наконец Алла положила голову ему на плечо и прошептала: