Книга Ключи Коростеля. Ключ от Снов - Сергей Челяев

Зорз почтительно кивнул:

– Мальчишка надышался паров от яда хелодермы, и его тело пока отравлено. Но очень скоро яд выйдет, и тогда он сможет идти самостоятельно.

– Это меня не касается, – отрезал Птицелов. – Самое большее – через полусуток мы выйдем из Подземелья прямиком к нашей цели. Я уже узнаю эти места.

Зорзы почтительно склонили головы и отправились давать распоряжения союзным воинам, а Птицелов некоторое время еще смотрел им вслед.

Закатные края тянулись по обе стороны невесть кем вымощенной дороги, по которой трое друидов шагали уже несколько часов с тех пор, как покинули деревню Мотеюнаса. Эгле с любопытством вертела головой по сторонам, так и не успев привыкнуть к желтым и красновато-песочным тонам неба, окрашенного нескончаемым закатом. Март слегка поотстал – он, по всей видимости, опять сочинял на ходу песенку, конечно же, на темы несчастной любви, хотя в душе и сам подтрунивал над собой. У Травника сильно разболелось плечо, раненное арбалетной стрелой. Рана еще не успела зажить как следует, ей сейчас требовался покой и хорошие тугие повязки, а всего этого в жизни друидов и в ближайшие дни тоже явно не предвещалось. Правда, маленькая хозяйка Мотеюнаса наложила Травнику повязку, но от мази, которая большей частью состояла, судя по запаху, из коровьего навоза, друид вежливо, но твердо отказался, не желая стать мишенью для насмешек своих молодых друзей. Симеон шел и в душе беседовал с раной, уговаривая ее поскорее утихнуть и заснуть, как это умеют некоторые литвинские знахари.

В скором времени у Эгле порядком разболелась шея от частого верчения головой по сторонам, рана Травника, напротив, разбередилась так, что впору было ложиться и волком выть, а Март сочинил стихи, которые после некоторого раздумья и выбора среди прочих вариантов назвал «Ревновал тебя к дождю». Он даже мотивчик успел придумать, и теперь тихо мурлыкал себе под нос новоиспеченную балладу, предусмотрительно стараясь держаться подальше от внучки старой друидессы.

Ревновал тебя к дождю

Я услышал шум воды – это осени следы.

Только ты пойми сама – в небесах зима.

А окно с осенних пор лед раскрасил в свой узор,

Чтобы осень никогда снова не пришла.

Ревновал тебя к дождю – дождь тебя не знает.

Он зимы в душе твоей не поймет никак.

Ревновал тебя к дождю – как судьбой играя,

Только дождь остался льдом у меня в руках.

Я проснулся на заре, в белом дымном декабре,

Я услышал стук в окно – он забыт давно.

Майский ливень отшумел, лист багряный отгорел,

Мир пернатый все отпел, взял да улетел.

Только ревности былой ворон кружит надо мной,

А над лесом целый век падал тихий снег.

И в снежинках января – память бывшего дождя

Бьется в клетке ледяной сбывшейся бедой.

Но осталась сотня дней, дни становятся длинней.

Тонкой девочкой из сна в лес придет весна.

И с ветвей уснувший лед ива старая стряхнет,

И придет пора дождя, только – без тебя.

Ревновал тебя к дождю – дождь тебя не знает.

Он зимы в душе твоей не поймет никак.

Ревновал тебя к дождю – как судьбой играя,

Только дождь остался льдом у меня в руках.

– Знаете, о чем я все время думаю? – окликнула товарищей Эгле, бодро вышагивая по дороге, слегка припорошенной снегом, легким, как пух цветущих июньских тополей. – Да погоди ты, Збых, завывать!

Март обиженно умолк и засопел носом. Травник, морщась от боли в плече, незаметно похлопал его по спине – ничего, мол, брат, не серчай.

– Я вот иду сейчас, и мне отчего-то все время кажется, что вот это вот солнце, что никак не сядет уже битый час, эти земли унылые, края глухоманьские – все они нас тоже все время окрашивают в какие-то свои цвета! – воскликнула Эгле. – Брошу взгляд на вас – а ты Симеон вдруг мне представляешься каким-то синим, ну прямо как небо бывает в мае – ни облачка. А Мартик – тот весь какой-то серый!

– И вовсе я не серый, – огрызнулся Збышек. – Признайся, что тебе попросту подразниться опять приспичило? Вот и шутки тут… разводишь!

– Насчет цветов ты, девочка, пожалуй, права, – откликнулся Травник хотя бы ради того, чтобы прекратить эту вечную перепалку между молодыми людьми, которая то угасала, то возгоралась снова. – В Сокрытых землях зачастую человек меняет свои цвета, иной раз – даже на противоположные. Как-то тут все иначе проявляется… То, что в обычной жизни скрыто порой глубоко-глубоко, Другие Дороги вытаскивают на самую поверхность. Так весной лед тает на озерах, и со дна поднимается всякое… разное.

Травник замялся, почувствовав, что сравнение он подобрал не из удачных, но было уже поздно.

– Кто был въедливой выжигой, тот им и останется, – многозначительно заметил Март, старательно не поднимая взора от придорожного снега. – А кто к людям не приставал, не задирал носа и не ставил себя выше всех, того Другие Дороги, может быть, еще и вознаградят.

Травник приготовился к очередной перепалке, но к его удивлению Эгле не приняла вызова, а только грустно вздохнула и с сожалением глянула на юношу.

– Большой, а глупый, – сокрушенно пробормотала она. – Да если хочешь знать, я тебя никогда прежде в этом цвете и не видела, вот!

– А ты все видишь в истинных цветах? – поинтересовался Травник.

– Все – не все, а людей – часто. Правда, только тех, кого хорошо знаю, или же наоборот – вовсе мне незнакомых.

– Верховная друидесса обучала тебя Правилам Цветов? – осведомился Травник.

– Она рассказывала мне об этом, – кивнула девушка и горестно шмыгнула носом. – И о Цветах, и о Соцветиях. А потом – о Веществах и Сплавах, Едином и Смешанном, о Качествах и Свойствах, о том, что в них общего и чем они отличаются…

– У тебя была хорошая наставница… – улыбнулся Травник и вновь поморщился – в раненом плече что-то остро и царапающе дернуло несколько раз, будто там проснулся скрытый нарыв.

– Я знаю, – согласилась Эгле. – Но интереснее всего мне было узнавать все-таки про Цвета.

– Может быть, оттого, что именно с ними Знающие связывают дальнейшие судьбы людей? – предположил Травник.

– Судьбу свою я знаю, – пробормотала девушка. – Во всяком случае, мне всегда это так казалось. А вот здесь отчего-то приходят… не знаю, как сказать… сомнения что ли.

– Другие Дороги часто проявляют даже те Цвета, что, казалось бы, безнадежно Выцвели, – заметил Симеон. – А у некоторых здесь порой открывается другое зрение, и они вдруг начинают очень даже не любить яркие и сильные Цвета, которые прежде казались им такими привлекательными. Так тоже бывает…

– Когда бабушка рассказывала мне о Правилах Цветов, они вовсе не показались мне правилами, – сказала Эгле. – Мне это больше напоминало, будто кто-то сидит рядом с тобой, обязательно в тепле, у огня или в теплой комнате, и рассказывает то, что он некогда понял сам. Ну, открыл для себя. А потом уже понял, что это – только первая страница, и надо идти дальше, если хочешь уяснить для себя суть магии. Я ничего таинственного или необычного в Правилах Цветов так и не нашла – так только, хорошие мысли, соображения всякие. Но мне всегда казалось, что ты тоже можешь что-то к ним добавить, и даже было у меня такое желание – написать к ним продолжение, ну, наподобие своих собственных правил, – при этих словах девушка смутилась, но тут же гордо вскинула голову. – И мне вовсе не кажется, что у меня получилось бы хуже! Хотя сейчас это выглядит, наверное, самоуверенно, чуть ли не хвастовством каким-то.