Книга Король Терний - Марк Лоуренс

— Платон попал в одну из таких пещер, — сказал я, — и на ее стенах увидел весь мир.

— О чем это ты? — не понял Синдри.

Я покачал головой.

— Посмотри вот сюда. — Я показал на гладкое углубление в камне, будто великан вдавил палец в мягкую породу и оставил здесь свой отпечаток.

— Что это? — спросил Гог.

— Не знаю, — ответил я, но мне эта вмятина показалась знакомой. Похоже было на западину в каменистом дне реки.

Я подбежал к уходившему вверх тоннелю и остановился. Люди не могли его прорубить здесь, не могли и тролли, потомки Гренделя, гоблины, эльфы или привидения. Сквозняка не было, но воздух все же поступал — холодный. Очень холодный.

— Йорг, — окликнул Роу.

— Я думаю, — ответил я, не оборачиваясь.

— Йорг! — повторил Роу.

Я обернулся. В проходе, из которого мы только что вышли, стояли два тролля. Так я назвал их про себя, потому что в моем воображении тролли рисовались именно такими. Не каменные истуканы, которых дейнцы расставили по своей земле, а худые угрожающего вида существа с темной кожей и мышцами, тянущимися узловатыми веревками вдоль рук и ног с черными ногтями на пальцах. Они сильно сутулились, и трудно было определить точно их рост — восемь, а может быть, и все девять футов. Вид у них был решительный, в руках камни.

— Побереги стрелу, — дал я совет Роу. Было очевидно, что стрела их не возьмет, — если только попадет в горло или глаз.

Я бы назвал их монстрами, левкротами или ошибкой природы, как Горгот, например, если бы их не было двое. Двое — это уже закономерность творения, а не случайная ошибка природы.

— Здравствуйте, — сказал я. И это прозвучало глупо — слабый голос терялся в большой подземной камере. Но ничего другого сказать мне в голову не пришло, а вступать с ними в драку не хотелось. Единственное, что сглаживало мой дискомфорт, это то, что обе пары черных глаз были прикованы не ко мне, а к Горготу.

— Ты не слышишь их? — спросил Горгот.

— Нет, — ответил я.

Крайний слева тролль без каких-либо отвлекающих движений или рыка бросился к Горготу, метя ему в лицо. Горгот молниеносно мертвой хваткой сжал его запястья. Два монстра стояли, не двигаясь с места, напирая друг на друга, мышцы напряглись и подрагивали. Тролль дышал учащенно и шумно. Внутри Горгота урчало и рокотало. После ворот Логова, которые он удерживал для нас, я не видел его ни в какой другой схватке. В замке он был занят тем, что разгружал бочки, перетаскивал камни, словом, занимался простым потогонным трудом.

Роу снова поднял лук. И во второй раз я схватил его за руку.

— Подожди.

Напряженное противоборство продолжалось, соперники лишь время от времени быстро переставляли ноги, чтобы удержать равновесие. Черные ногти на ногах тролля впивались в камень, большие пальцы ног Горгота, как якоря, удерживали его массивное тело. Мышцы бугрились от натуги, кости потрескивали, не выдерживая давления, хрипло вырывался воздух из груди каждого из соперников, на губах блестела слюна. Мгновения тянулись медленно. Я чувствовал, как мои ногти впились в ладони, костяшки пальцев на руке, сжимавшей рукоятку меча, побелели. Кто-то из них должен уступить. Кто-то один. И без какого-либо предупреждения тролль с грохотом рухнул на каменный пол камеры. Секундная пауза, затем из недр Горгота исторгся рев, от которого у меня заболело в груди, а у Роу пошла носом кровь.

Горгот шумно втянул грудью воздух и сказал:

— Они будут служить.

— Что? — Я не сразу понял. — Почему?

Лежавший на полу тролль перевернулся, поднялся на ноги и отошел к своему компаньону.

— Они солдаты, — сказал Горгот. — Они хотят служить. Для этого их сделали.

— Сделали? — переспросил я, не спуская глаз с троллей, готовый в любую секунду выхватить меч и защищаться.

— Так записано в их сердцевине, — пояснил Горгот.

— Ферракайндом?

— Очень давно, — сказал Горгот. — Они отдельный народ. Я не знаю, когда с ними произошли эти перемены.

— Их создали Зодчие? — спросил я, сжигаемый любопытством.

— Может быть — до, а может быть — после. — Горгот пожал плечами.

— Они дети Гренделя, — сказал Синдри. Вид у него был такой, словно все происходящее ему снилось. — Созданные для войны из пепла Рагнарека. Они ждут здесь последней битвы.

— Они знают, кто прорыл эти тоннели? — спросил я. — И куда они ведут?

Горгот помолчал, затем сказал:

— Они умеют только сражаться.

— Это тоже неплохо, — усмехнулся я. — Ты разговариваешь с ним мысленно?

Горгот снова меня удивил.

— Да, кажется, так, — ответил он.

— Ну и что дальше? — спросил Синдри, переводя взгляд с одного тролля на другого и пальцами поглаживая острие топора.

— Мы возвращаемся, — сказал я. Мне нужно было кое-что обмозговать, а это комфортнее делать под крышей у герцога, нежели на ветру у жерла вулкана или глубоко под землей в зловонных пещерах троллей.

— Горгот, скажи троллям, что мы вернемся, и пусть о встрече с нами помалкивают. — Я посмотрел на троллей, пытаясь представить, какой хаос и разрушение они способны учинить на поле битвы. Пожалуй, ужасные.

— Уходим, — сказал я.

«И посмотрим, насколько изменились наши перспективы после восхождения на вулкан».

19

ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ

Леса в Дейнло имеют свою отличительную особенность: сосны растут так густо, что днем здесь неизменно сумеречно, а ночью — непроглядная темень, без разницы, есть луна на небе или нет. Настил из опавших игл глушит шаги человека и топот копыт лошадей, слышно только, как сухие ветки царапают живую плоть. В таком лесу нетрудно поверить в любые россказни о гоблинах. Оказавшись вновь на поверхности, начинаешь понимать, что только с топором лесоруба, а вовсе не с боевым топором, человек станет хозяином этой земли.

Мы возвращались в дом герцога Аларика на рассвете, когда просыпались и кричали петухи, а длинные тени ложились на траву, будто спешили указать нам дорогу. Утренний туман клочьями висел вокруг деревьев, клубился и разлетался там, где ступали лошади. Несколько слуг сновали между главным домом и кухонными постройками, мальчишки, подручные конюха, готовили лошадей, из ближайшей деревни приехал пекарь на телеге, доверху нагруженной хлебами.

Двое мальчишек взяли наших лошадей и повели к конюшне, я успел дружески хлопнуть Брейта по крупу. Накрапывал дождь. Меня он не беспокоил.

Дождь усилился, камни заблестели от влаги. Хорошее слово — «блестеть». Блестят серебряные цепи на рождественском дереве, блестят губы, жаждущие поцелуя, роса на паутине, капельки пота на женской груди. Блестеть, блистать, лететь, летать… Твердить так, пока не исчезнет смысл. И даже без смысла блеск остается. Дождь заставил серые камни блестеть. Не сверкать искрами, не сиять блестками, просто желоб, по которому с журчанием текла грязь, блестел, и листья кружились в быстром потоке, устремляясь в темные голодные каменные глотки. Пронеслась соломинка, тонкая, прямая, как каяк в пенящемся потоке, ее раскачивало, она нырнула на дно, всплыла, покружилась и скрылась.