Книга Лужок Черного Лебедя - Дэвид Митчелл

— Может, Никсон разрешил Нику не ходить сегодня в школу, — догадалась Дон Мэдден. — Ну, из-за всего.

Догадка была вполне правдоподобной, но к этому времени мы уже могли разглядеть выражения лиц Свинъярда и Редмарли.

— Ой, бля… — пробормотал Грант Бэрч.

* * *

Мистер Никсон прокашлялся.

— Без сомнения, вы все уже знаете, что Томас Юэн, выпускник нашей школы, только что был убит в ходе вооруженного конфликта на Фолклендских островах.

Он был прав, мы все знали. У Нормана Бейтса было включено «Радио Уайверн», и там упомянули Тома Юэна по имени.

— Томас был не самым прилежным из учеников, когда-либо осчастлививших своим присутствием стены этого заведения. Не был он и самым послушным. В моем кондуите отмечено четыре случая, когда я был вынужден применить к нему туфлю.[22]Но Томас не из тех… — мрачная пауза, — был не из тех, кто поминает старое, и я тоже. Когда начальник призывного отделения Королевского военно-морского флота запросил у меня характеристику на Томаса, я был рад рекомендовать этого задорного юношу всей душой и безоговорочно. Несколькими месяцами позже Томас ответил любезностью на любезность, пригласив меня и мою жену на свою выпускную церемонию в Портсмуте.

По залу пробежал шумок — мы были поражены, что на свете нашлась женщина, которая согласилась выйти замуж за мистера Никсона. Но директор одним взглядом восстановил тишину.

— Не припомню, когда еще я с таким удовольствием и с такой личной гордостью принимал приглашение на официальное мероприятие. Томасу явно пошла на пользу военная дисциплина. Он стал зрелым человеком, достойным представителем нашей школы, и делал честь военно-морскому флоту Ее Величества. Поэтому скорбь, которую я ощутил сегодня утром, узнав о его смерти…

Да неужели у Никсона дрогнул голос?

— …на борту корабля Ее Величества «Ковентри», столь же глубока, сколь и остра. Судя по подавленному настроению в учительской и в этом зале, мою скорбь разделяет вся школа.

Мистер Никсон снял очки и на миг превратился из коменданта фашистского концлагеря в обычного усталого человека, чьего-нибудь папу.

— По окончании этого собрания я направлю семье Томаса телеграмму с соболезнованиями от имени всей школы. Надеюсь, те из вас, кто близок к семье Юэнов, поддержат ее в этот трудный час. Жизнь бывает жестока, но мало какие из ее жестокостей сравнятся — возможно, и ни одна не сравнится — с потерей сына… или брата. Однако я также надеюсь, что вы не будете докучать Юэнам излишним вниманием, чтобы они могли справиться со скорбью.

Несколько третьеклассниц уже ревели. Мистер Никсон взглянул на них — но, похоже, он временно отключил свой луч смерти. Он ничего не говорил пять секунд… десять… пятнадцать. Слушатели заерзали. Двадцать секунд… двадцать пять… тридцать. Я заметил, что мисс Ронксвуд бросила на мисс Уайч вопросительный взгляд: «С ним все в порядке?» Мисс Уайч еле заметно пожала плечами.

Наконец мистер Никсон заговорил снова:

— Я надеюсь, что, размышляя о жертве, принесенной Томасом, вы задумаетесь также о последствиях насилия, как военного, так и эмоционального. Надеюсь, вы обратите внимание на то, кто является инициатором насилия, кто его осуществляет и кто вынужден за него расплачиваться. Войны не приходят просто так, из ниоткуда. Они зарождаются в течение длительного периода времени, и, поверьте, всегда существует груз вины, который ложится на всех, кто не смог предотвратить их кровавое пришествие. Я также надеюсь, вы поразмышляете о том, что в ваших жизнях поистине драгоценно, а что — просто… вздор… гордыня… накипь… напыщенные позы… эгоизм.

Казалось, эта речь отняла у него все силы.

— Это всё. — Мистер Никсон кивнул мистеру Кемпси, который сидел за пианино. Мистер Кемпси велел нам открыть книги на том гимне, где есть слова: «На море гибнущих в борьбе услышь, взывающих к Тебе».[23]Мы все встали и спели этот гимн в память Тома Юэна.

Обычно любому дураку ясно, какой теме было посвящено школьное собрание. Например, «помогать людям — это хорошо» или «даже самый дебильный дебил добьется успеха, если будет стараться как следует». Но я думаю, даже учителя не могли бы сказать с уверенностью, что имел в виду мистер Никсон сегодня утром.

* * *

Смерть Тома Юэна как-то убила весь пыл, с которым мы раньше следили за ходом войны. Тело Тома никак нельзя было привезти в Вустершир, так что его похоронили прямо там, на каменистых островах, за которые еще шла драка. Жизнь пока так и не вернулась в нормальное русло. Изображать, что скорбишь, очень приятно. Но когда кто-нибудь по-настоящему умирает, остается только чувство нескончаемой тягучей тоски. Войны длятся месяцы… годы. Как вьетнамская. Кто скажет, что с этой будет по-другому? У аргентинцев тридцать тысяч человек на Фолклендах, все в окопах. А наших только шесть тысяч, и все их силы уходят на попытки выбраться с завоеванной позиции. Мы потеряли два «Чинука» (а у нас их и было-то всего три), когда враги потопили «Атлантик Конвейор», так что нашим солдатам пришлось идти на Порт-Стэнли пешком. Ведь наверняка даже у Люксембурга больше трех нормальных вертолетов? Ходят слухи, что аргентинский флот делает вылазки из портов и перерезает наши морские пути к острову Вознесения. И еще у нас не хватает бензина. (Как будто вооруженные силы Великобритании — это какой-то паршивый легковой автомобиль.) Гора Кент, гора Две Сестры, гора Тамблдаун, то есть «Вверх тормашками». Имена звучат мирно, но сама местность — враждебная. Брайан Хэнрахан говорит, что нашим морским пехотинцам негде спрятаться, кроме как за огромными валунами. Наши вертолеты не могут прикрывать войска с воздуха из-за тумана, снега, града, шквалов. Он сказал, что погода тут — как зимой в Дартмуре. Наши десантники не могут копать окопы — земля слишком твердая, и некоторые уже страдают от «траншейной стопы». (Дедушка однажды рассказывал, как у его папы была «траншейная стопа» при Паскендале в 1916 году.) Восточные Фолкленды — это одно сплошное минное поле. Пляжи, мосты, овраги — все заминировано. По ночам ихние снайперы запрашивают у артиллерии обстрел осветительными снарядами, так что весь пейзаж озаряется светом, как холодильник, когда его открываешь. Сыплется дождь из пуль. Один специалист сказал, что аргентинцы тратят боеприпасы так, словно тем никогда конца не будет. А наши просто не могут бомбить здания, чтобы не поубивать тех самых мирных жителей, которых собирались защищать. Хотя их там и не так много. Генерал Галтьери знает, что зима — его союзник. С балкона своего дворца он сказал, что Аргентина будет сражаться до последнего человека, живого или мертвого.