Книга Наркосвященник - Николас Блинкоу

Они пересекли дорогу и стали ползком продвигаться по полю с другой стороны. В конце его был крутой косогор – поле находилось футов на шесть ниже уровня дороги. Дэвид приподнялся, стараясь держать голову ниже его края. Он уже слышал лязг дверей арабского фургона. Кто-то говорил на американском английском с израильским акцентом:

– Это продукция класса А?

– Самые лучшие, – ответил голос человека из арабского фургона.

Дэвид приподнял голову. Он увидел четыре пары ног в пространстве между колесами. Один из мужчин был в черных брюках, двое в джинсах, и еще один в белых пижамных штанах. Все они перегружали какие-то коробки из арабского грузовика в израильский.

– Аккуратней, аккуратней, ребята, – опять заговорил израильтянин. – Яйца – хрупкая вещь.

– Кошер! – сказал араб и засмеялся.

– Теперь, когда они в моем грузовике, это кошер, – уточнил израильтянин.

Дэвид обернулся. Он шепнул Софии, чтобы она не высовывалась. Он был уверен, что израильтянин вооружен.

– Это аль-Банна, – шепнула она ему в ответ. Дэвид кивнул. Он тоже так подумал. Но все-таки он хотел придвинуться поближе, чтобы убедиться в этом наверняка. Он вплотную пробрался к грузовику, глаза его оказались на одном уровне с болтами колеса. Два араба в толстовках и джинсах были сыновьями аль-Банны. Мужчину в традиционной одежде Дэвид не знал. Но израильтянин, одетый в темные брюки и белую рубашку с короткими рукавами, чем-то заинтересовал его. Аккуратно подстриженная бородка. Энергичный, примерно одного с Дэвидом возраста. Дэвид знал его. Фотография этого человека всегда была в интерполовских списках разыскиваемых преступников на два пункта выше Дэвида. Насколько Дэвид помнил, его звали Сол Бродецкий, хотя у него было порядочно и других имен: "также известен как...» Дэвид знал его как кидалу и мошенника. Похоже, он и теперь занимался контрабандой. Контрабандой яиц в Израиль.

12

Сегодня был первый день, когда Дэвид встречал рассвет не один. Они с Софией прятались за откосом, слушая шутки Бродецкого, сопровождающие погрузку яиц. Прошло больше получаса, пока фургон не загрузился и не уехал. Дэвид и София после этого ждали еще минут двадцать. Небо становилось оранжево-розовым, и вокруг силуэтов пасущихся коз появилась розовая аура. София, похоже, этого не замечала, она или устала, или была погружена в свои мысли.

Когда наконец Дэвид привез Софию домой, грузовик аль-Банны был припаркован вплотную к краю все того же клочка земли. Теперь понятно, из-за чего соседи Элиаса устроили весь этот сыр-бор: им нужен задний выезд с куриной фермы, подальше от основной дороги. Контрабанда яиц требовала конспирации.

Когда София вылезла из машины, Дэвид спросил ее, что она станет делать со вновь полученной информацией, не собирается ли она шантажировать их, чтобы они перенесли свою ферму в какое-нибудь другое место. София ответила, что пока не знает, но сомневается в успехе подобного шантажа.

– А как насчет израильтян? Я думаю, они интересуются международными преступниками.

– Не знаю. Вряд ли. Израильтяне не выдают евреев, так что он в безопасности. А у нас нет законов, запрещающих продавать продукты в Израиль. Если мы не будем этого делать, у нас не будет денег.

– Но он выдает их за кошерные.

– Я не думаю, что это кого-то волнует. Но, так или иначе, я все обдумаю. Может быть, удастся это как-то использовать. А сейчас я хочу только спать. Долгий был день.

Она показала рукой на дом невдалеке, с южной стороны, у подножия холма, возвышающегося к центру Бейт-Джалы:

– Это дом Юсуфа. Сегодня похороны его отца.

* * *

Если не иметь в виду запах куриного дерьма, слишком хороший день занимался для похорон. Солнце светило так ярко, что Дэвид с трудом мог смотреть на ступеньки крыльца дома Юсуфа. Когда он поднял ногу на ступеньку, тень от нее была черной и все линии на блестящей поверхности полированного камня проступали четко и контрастно. Он мог бы надеть темные очки, но даже после стольких лет путешествий у него оставалось сознание жителя туманной страны: солнечные очки – слишком фривольный предмет туалета для похорон. На Дэвиде был черный костюм, который он купил в магазине "Мир сегодня", располагавшемся прямо напротив лавки шаурмы недалеко от его гостиницы. Дэвид не хотел выглядеть искушенным иностранцем, насмехающимся над местными традициями, и про свой костюм мог сказать наверняка, что он вне моды. Выходя из гостиничного номера, Дэвид опасался задеть за дверной косяк, пиджак был слишком широк в плечах. А на брюках складки шли с обеих сторон от ширинки, так что в штаны мог поместиться баллон. Дэвид знал, что ему следовало справиться у Софии, где лучше купить костюм, но он представил, как она занята с самого утра и вряд ли у нее есть время, чтобы заниматься его гардеробом. Может, он и одет, как бразильский гангстер, но теперь придется с этим смириться. После третьей бессонной ночи не до шопинга.

Когда он ступил в тень дома Салманов, то понял, что не было никакой необходимости в черном костюме и галстуке. Возле входа были расставлены стулья, на которых восседали пожилые люди в одеждах разных цветов. Один – вообще без пиджака. Дэвид оказался единственным, на ком был галстук. Войдя в гостиную, он прошел мимо двух энергично шепчущих что-то друг другу на ухо мужчин. Он не знал их, но постарался изобразить на лице приветливость и кивнул им. Они кивнули в ответ, но тут же вернулись к своему разговору. Они явно спорили. В руках мужчины держали пустые чашки из-под кофе и периодически махали ими в воздухе.

В гостиную было два входа. Войдя в один и выйдя в другой, Дэвид уловил атмосферу волнения, которая мешала скорби по покойнику. Она была осязаема, хотя Дэвид и не отличался особой чувствительностью. Проходя из комнаты в комнату, он увидел, что волнение подпитывается кофе. Везде стояли термосы и в огромных количествах подносы с чашечками кофе. Они были повсюду: на каминной полке, на множестве табуреток, расставленных в качестве импровизированных столиков, и, конечно, на большом обеденном столе. Большие термосы работали по принципу сифона, и любой мог подойти и, нажав на ручку, заново наполнить чашку. Все так и делали, а потом возвращались на свое место, чтобы продолжить возбужденно шептаться с соседом. Стулья стояли вдоль каждой стены в трех жилых комнатах и цепью проходили через арку, которая отделяла гостиную от столовой, и потом через короткий коридор в комнату с телевизором. Многие стулья пустовали, но в доме и так находилось не менее пятидесяти человек. Дэвид не знал, где ему следовало бы сесть, и стоял, уставившись в пол, нянча чашку с кофе и не зная, с кем вступить в разговор. Ему не нужно было знать арабский, чтобы понять, что все обсуждали – был ли Эдвард Салман предателем или нет, имея в виду обстоятельства его смерти. Дэвид пока не встретил никого из знакомых людей. Он двинулся в сторону кухни. Все женщины находились там. Это была длинная комната, приспособленная для приготовления пищи и обеда на скорую руку, оснащенная мини-телевизором. Плита и пространство вокруг нее представляли сейчас фабрику по производству кофе. Огромная кастрюля стояла на плите. Когда пустые термосы приносили на кухню, одна из женщин тут же наполняла их заново, зачерпывая кофе из кастрюли пластмассовым черпаком. При этом она вылавливала остатки кофейных зерен и семян кардамона, плавающие на маслянисто-блестящей поверхности кофе.