Книга Выше неба - Рене Манфреди

В комнате появилась другая тень. Джек снова приподнялся. Это был Гектор, в шелковой рубашке кремового цвета – в сочетании с черными глазами и волосами она выглядела очень дорого и привлекательно. Сердце Джека забилось чаще. Гектор улыбнулся девушке, взял ребенка, поцеловал его и игриво подбросил в воздух. Джек смотрел на дешевую мебель, пластиковые цветы и картинки в медных рамках, которые, несомненно, куплены в магазине уцененных товаров под цвет дивана. Позади светился проем грязной кухни, даже отсюда были видны тараканы, бегающие по пятнистому линолеуму.

Гектор положил ребенка в манеж, повернулся к женщине и обнял. Джек почувствовал пустоту в желудке, дыхание перехватило от шока. Он ожидал всего что угодно, но подобной сцены опасался больше всего. Гектор целовал ее. Мысли Джека проносились с бешеной скоростью. Его кинуло в дрожь, лицо горело, он чувствовал себя так, словно его легкие были наполнены битым стеклом, и каждый вздох причинял боль. По какой-то необъяснимой причине он вспомнил тренера в подготовительной школе. Хэл Дэвис был толстым мужчиной с одышкой, вонявшим сигаретами и чесноком, и он постоянно выматывал Джека на тренировках. Никогда в жизни Джек не был таким сосредоточенным и целеустремленным, он вставал на рассвете и выходил на водную дорожку, шел ли дождь или светило солнце. Чем больше он тренировался, тем выносливее становился, и в те подчиненные дисциплине годы все в его жизни было безупречно: прекрасный выпускной балл, достижение всякой поставленной цели, монашеские ночи в выходные, когда он ложился спать в восемь тридцать. Его первая пивная вечеринка в ночь перед окончанием школы стала последней. Джеку было не сложно держаться подальше от вечеринок и студенток. Вопреки тому, в чем он убеждал Стюарта, он был девственником с еще неопределенной сексуальной ориентацией почти до девятнадцати лет. Он просто не думал о сексе, пока не бросил греблю. На каникулах, когда не нужно было думать о занятиях, молодой человек заканчивал тренировку и принимался читать романы. Стюарт умер бы со смеху, представив Джека во всем его атлетическом великолепии в спальне за чтением книги «Гордость и предубеждение». Это были годы Стендаля, и он перечитывал «Красное и черное» десятки раз.

В спорте Джек вполне тянул на олимпийский уровень, никто и не сомневался в этом. В свое время он даже получил предложения об обучении со спортивной стипендией от четырех колледжей Лиги плюща. Он не получил место в национальной сборной из-за каких-то восьми десятых секунды.

Когда в последний год обучения Джека у Дэвиса случился сердечный приступ и ему пришлось уволиться, что-то произошло со спортивным духом Джека. Он все так же усердно греб, так же тщательно тренировался, но та волшебная сила, которая вела его все это время, куда-то исчезла. Пространство уменьшилось, а время замедлило ход. Джек ничего не имел против нового тренера, молодого парня, да к тому же еще и мулата, но гребля всегда напоминала ему тренера Дэвиса. Джек обижался на него, думал, что ненавидит этого человека, боялся его постоянного раздражения, но он просто не мог выступать по-прежнему без несносного присутствия Дэвиса. Легко достичь физической формы, научиться правильному взмаху, скольжению и самому гребку, и возврату, и улучшить свое время, но великие гребцы должны быть движимы какой-то страстью – быть может, направленной в никуда. Дэвис никогда ничего не прощал, так же как и отец Джека. Тренер скупо раздавал похвалы, казался разочарованным и неудовлетворенным. Это наполняло Джека злостью и решительностью, что помогало оттачивать технику. Некоторые гребцы намеренно ссорились со своими подружками или родителями, чтобы добиться нужного настроения. Дэвис обычно говорил: «Великие гребцы или плывут к чему-то, или уплывают от чего-то. Вариант выбирай сам». Самому Джеку казалось, что он плывет из никуда к неизвестной цели. Ответы, которые он искал, только зарождались, может быть, он даже не осознавал самих вопросов.

Сразу после того, как умер Дэвис, Джек греб в паре и побил свой личный рекорд, с этим временем он мог бы занять третье место в национальной команде. Но он вытащил байдарку на берег, ушел и больше никогда не возвращался.

Сейчас Джек смотрел на Гектора и его женщину и чувствовал себя, как в тот день, словно он добрался до дальнего берега после долгого путешествия и обнаружил, что совсем себя не знает. С Гектором Джек обманул себя сам, он не позволял себе замечать признаки очевидного. Джек предполагал, что у парня могут быть другие мужчины, но такой лжи он не ожидал. В самые мрачные моменты он думал о том, что у Гектора может быть женщина, но это было совсем не то, что увидеть все своими глазами. Джек был мужчиной, который любил мужчин, – и это было все, что он мог сказать о себе и что было правдой. Когда начала проявляться его гомосексуальность – сразу после того, как он бросил спорт, – Джек не пытался бороться с ней или отрицать ее. Вовсе не желание достичь, победить, попасть в олимпийскую сборную заставляло его каждый день вставать спозаранку. Ему была необходима эта жизнь, заполненная трудом; шестнадцать часов тренировок в день не оставляли времени для мыслей о свиданиях и девушках. Когда он, закатывая глаза, говорил: «Тренер Дэвис – нацист на воде», это было заготовленным объяснением для его отца, его семьи – всех, кто спрашивал о подружках. А в итоге Джек обнаружил, что он был гребцом, который пытался уплыть.

Джек еле сдержал себя, чтобы не заколотить по стеклу, ударить изо всех сил по лицу Гектора. Лживый кусок дерьма, он был самым низким из всех низких, проститутка, мерзкая потаскушка. Гектору было наплевать на Джека, он не чувствовал ничего, он притворялся. Ну и черт с ним! И Джек не обязан рассказывать Гектору неприятные новости о своей болезни только потому, что парень изображал какие-то чувства к нему.

Он спустился по лестнице и отправился домой. Шел холодный дождь, и Джек в тонком пиджаке совсем продрог. Когда он добрался до пансиона, в голове пульсировала боль, дыхание было тяжелым и хриплым, легкие словно наполнены водой. Ему понадобилось почти сорок пять минут, чтобы добраться до своего этажа, словно количество ступеней увеличилось в темноте. Лампочка не горела. Достав связку ключей – неимоверно большую, так как для каждой комнаты был свой ключ, – Джек пытался открыть хоть какую-то дверь. Оказавшись в комнате, где прежде не был, Джек лег на комковатый матрас и натянул покрывало – на самом деле это был мешок для мусора – до подбородка. Напротив мерцал свет неоновой вывески – маленькие голубые пузырьки выходили из бокала мартини. Джек еще не заходил в этот бар. Затем он закрыл глаза и задремал.

Он работал веслами, хотя это была не байдарка. Он греб в океане, высокие черные волны окружали нос лодки. Уключины скрипели, словно шаги по деревянному полу, когда весла трещали на возвратном гребке. Он все греб и греб, а затем начал тонуть, опускаясь на дно океана. Во сне Джек открыл глаза и обнаружил, что он на пляже, где итальянский сапожник, мистер Фабрицци, держал пару ботинок: «Надень, я их отполировал. Пожизненная привычка так просто не умирает. Надень их и следуй за мной». Джек прошел сквозь девять дверей, и каждую из них открывали сногсшибательно красивые юноши в белых перчатках и синих шапках. Все они были светловолосыми и белокожими, голубоглазыми и высокими, и они не улыбались. Девятая дверь была дверью на небеса. «Ты можешь идти сквозь нее, а можешь и не идти. Ботинки не износятся. Ты пойдешь?» Джек смотрел на небо, которое никогда прежде не казалось таким ярким, и тут оно начало мерцать и разваливаться на части.