Книга Судьбе наперекор - Лилия Лукина

— Он вас бросил? — она с ужасом глядела на меня.

— Да нет... Ну, в общем, это неважно.,.

— Значит, сами прогнали,— поняла Варвара Тихоновна и, как-то сникнув, пошла в кухню.

Когда я через некоторое время вошла туда же, чтобы сделать себе очередную порцию кофе, она сидела за столом и чистила овощи, время от времени промокая слезы тыльной стороной ладони, а Васька сидел рядом с ней и тревожно заглядывал ей в глаза.

— Вы чего, Варвара Тихоновна? — удивилась я.

— Владеньку мне жалко, да и вас тоже. Смотрела я на вас с ним и думала: вот будут они жить да радоваться. Ан не вышло. Почему?

— Потому что я его не люблю,— твердо ответила я.

— Любовь, Елена Васильевна, разная бывает... Такая случается, что лучше бы ее вообще не было... Да и проходит она... А вот тепло душевное, если оно есть, если его специально сапожищами грязными не растопчут, навсегда остается. А ведь вам рядом с Владенькой тепло было... — говорила она, не поднимая глаз.— Не знаете вы, что такое одиночество. А я знаю, очень хорошо знаю... Если бы не вы да Васенька... Эх, да что уж там!.. Не дай вам бог под старость лет одной остаться, без близкого человека рядом... Не дай вам бог...

Каждое ее слово било по моим натянутым нервам наотмашь, и я сдерживалась из последних сил.

— Давайте не будем это обсуждать, Варвара Тихоновна,—решительно сказала я.—Я ничего есть не хочу. Вы приготовьте что-нибудь на вечер — Николай после работы придет,— и, повернувшись, ушла в комнату, плотно закрыв за собой дверь.

Я достала подушку, легкий плед, потом щедрой рукой плеснула в фужер коньяк, сказав при этом: «Это лекарство!», выпила, почувствовав, как по телу разливается тепло и спадает нервное напряжение последних часов, и, устроившись поудобнее, приказала самой себе: «Спать! Спать! Спать!».

Меня разбудил звонок в дверь — Егоров, поняла я. В коридоре я огляделась — Варвара Тихоновна уже ушла и забрала с собой Ваську.

— Ну как ты? — хмуро спросил Николай.

— Уже лучше,— честно ответила я.— Пошли, я тебя покормлю, да и сама заодно поем. Коньяк будешь?

— Нет, ничего не хочу,— безрадостно сказал Колька, прошел в комнату, сел в кресло и с горестным видом, подперев голову рукой, попросил:

— Ленка, объясни мне, почему ты отказала Владу? Ведь я, когда тебя с ним увидел, честное слово, обрадовался — у тебя же глаза снова живые были. Ты хоть понимаешь, что счастлива с ним была? И могла бы до конца жизни такой остаться, если бы не дурь твоя.

В ответ на это я просто пересказала ему те выводы, к которым пришла, пока металась, разговаривая сама с собой по комнате, на что Колька грустно хмыкнул.

— Насчет двух медведей в одной берлоге, ты, Лена, не обольщайся. Ты по сравнению с ним шарик воздушный, и не более того. И своими логическими построениями ты мне голову не морочь. Из-за Игоря ты ему отказала. Я тебя, Ленка, черт-те сколько лет знаю, но, честно говоря, так и не смог понять, что Батя в тебе нашел.

— И я, представь себе, не знаю и гадать об этом не собираюсь. А вот что я очень хочу знать, так это от кого Батя про Игоря услышал? Не ты ли был тем самым сослуживцем, которого он проведать ходил? Не ты ли ему все рассказал? И фотографию, наверное, показал, когда я вас около бара застукала? Зачем?

— Я! — твердо заявил Мыкола.—И раскаиваться в этом не собираюсь. Потому что видел, что не из пустого любопытства он спрашивает, что у него к тебе серьезный интерес. Не ты ли всегда о сильном человеке мечтала, а? Так теперь можешь больше не мечтать, потому что он в твоей жизни уже был. Понимаешь, б ы л. И больше не будет. Такие, как Влад, на старое пепелище не возвращаются!

— А почему это только один? Ты что же, Игоря сильным человеком не считаешь?

— Да нет, силы ему было не занимать,— покачал головой Колька.— Да только Игоря уже давно в живых нет. А уж коль ты считать собралась, то тогда и Матвея с Панфиловым сюда приплюсуй, да и Власова до кучи. Они ведь тоже, можно сказать, в твоей жизни есть. А вот ты-то сама в их жизни есть? По большому счету, всерьез? Ну? Молчишь? Тогда я тебе скажу — нет тебя в их жизни! Случись что-нибудь, они тебе, безусловно, помогут и с днем рождения поздравить не забудут, и с Восьмым марта, но вот чтобы помнить о тебе ежедневно, ежеминутно, твоей жизнью жить — этого нет! У них своя жизнь! Свои проблемы!

Взбешенный Колька гневно бросал мне в лицо все эти слова, а я смотрела на него и не могла ничего на это возразить — он был прав. От первого до последнего слова прав.

— Ленка, а ты как? Ты вообще-то до конца понимаешь, что ты наделала? Ты же свое собственное будущее в канализацию спустила! До тебя это дошло или нет?

— Коля, но даже если Орлов меня любит, то я-то его не люблю! Понимаешь? Не люб-лю! — решительно и по складам заявила я.

— Врешь, Ленка! Нагло врешь! Причем самой себе, что хуже всего,— Колька грустно посмотрел мне в глаза, и я отвела взгляд.— То-то же. Зацепил тебя Влад, и крепко зацепил. Иначе не стала бы ты метаться и коньяк в одиночку пить — запах-то в карман не спрячешь.

— Нет, Коля, нет. Ну просто привязалась я к нему за эти дни, привыкла как-то,— старательно глядя в сторону, оправдывалась я.

— И опять врешь! Ты к нему, конечно, привыкла, но еще больше к тому, что рядом глыба, монолит, стена железобетонная, за которой никакие бури не страшны... Что рядом мужик из настоящих, каких теперь днем с огнем не найдешь... Который за тебя все решит и все сделает, рядом с которым ты слабой можешь быть. За-щи-щен-ной, о чем ты всегда мечтала! Только ты по собственной глупости сама свое счастье разрушила. И я тебе только одно совершенно искренне желаю: чтобы ты никогда не поняла, какую же непоправимую ошибку ты совершила, когда отказалась от человека, которому была по-настоящему нужна.

Он поднялся из кресла и пошел в коридор, а я за ним.

— Ладно, Ленка, пойду я,— уже в дверях он повернулся ко мне и попросил: — Посмотри в зеркало, на глаза свои посмотри.

Я посмотрела, но лучше бы я этого не делала — глаза снова были пустые, равнодушные, безжизненные — одним словом, мертвые, и я, закусив губу, отвернулась.

— Вот то-то и оно-то! И самое главное, что Игорь, если бы вдруг мог узнать, что ты натворила, не понял бы тебя, не одобрил и сказал бы то же, что и я: дура ты, Ленка! — Николай грустно вздохнул.— И вот еще что... Не звони мне больше... Никогда... — он, скривившись, отрицательно покачал головой.— Не интересно мне как-то с дураками общаться! Уж извини! — и он очень аккуратно закрыл за собой дверь.

— Вот и все, Снежинка,— сказала я, глядя на козочку.— Вот и не стало у меня друга Николая Егорова, да и Васьки, можно сказать, уже нет. Только ты одна и осталась... Хоть ты меня не бросай... В память об Игоре. Он ведь подарил мне тебя на счастье, так помоги мне обрести хотя бы душевный покой.

Я вернулась в комнату и рухнула на диван, обхватив голову руками. Ну за что, за что на меня все это свалилось? Ведь я никому не мешаю жить, своих правил не навязываю, стараюсь людей из беды выручить, того же Кольку сколько раз утешала, когда ему трудно приходилось. Почему же все норовят залезть в мою жизнь и повернуть ее так, как они считают нужным? Почему мне диктуют, как я должна жить? Почему не хотят принимать меня такой, какая я есть? Почему даже сейчас, когда мне так плохо, не нашлось ни одного человека, который бы меня понял. И мне стало так горько и обидно, что я разрыдалась, как в детстве, всхлипывая и размазывая слезы по лицу. Мне так захотелось прижаться к сильному плечу Игоря, чтобы он обнял меня, погладил по голове и успокоил: «Не плачь, Аленушка, все будет хорошо», и я достала его фотографию.