Книга Пир Джона Сатурналла - Лоуренс Норфолк

Даже сейчас при одной этой мысли краска гнева залила лицо Лукреции. Стоя полуодетая перед зеркалом, она посмотрела на свой вероломный живот и вспомнила широкую ухмылку негодного мальчишки. Разумеется, она тотчас позвала слуг. Ей следовало закричать сразу, как только он ввалился в дверь и распластался на полу…

Но теперь он ничего для нее не значил. Поразительное известие, полученное от Джеммы в Розовом саду, напрочь вытеснило Джона Сатурналла из ее мыслей. В Бакленд приезжает пускай не переодетый принц, но все-таки сын настоящего графа. К тому же придворный! Человек, принятый при королевском дворе!

— Люси? — В дверях стояла Джемма, тоже полуодетая. — Поторопись, иначе опоздаем.

Лукреция рассеянно потеребила локон. Они с Джеммой должны сегодня показаться в полном параде миссис Гардинер, прежде чем предстать перед Кэллоками завтра. Девочки влезли в батистовые сорочки и взяли свои корсеты. Облаченная в тесную рубашку с узкими рукавами, Лукреция вобрала живот, и Джемма вставила металлический бюск в предназначенный для него карман спереди. Потом Лукреция повернулась к камеристке спиной и сдавленно охнула, когда та с силой потянула за шнурки. Поверх корсетов они надели корсажи, затем настала очередь юбок. Джемма обернула вокруг талии госпожи плотный некрашеный батист, пропуская шнурки в петельки и завязывая.

Завтра напудрю лицо, решила Лукреция. Она велит Джемме уложить ей волосы, как описано в стихах. Она будет истязать желудок овсяной кашей, покуда не принудит его к молчанию. Девочка представила прекрасного юношу, спрыгивающего с коня, и себя саму в дверях парадного зала, замершую в ожидании встречи…

Теперь в чужом обличье выступала она сама, утянутая в театральный костюм и вытолкнутая на сумрачную сцену Бакленда, чтобы исполнять роль, предписанную ей миссис Гардинер. А за домоправительницей стоял мистер Паунси. А за стюардом стоял ее отец. Но какую бы цель он ни преследовал, Лукреция прозревала за ней блистательный мир, описанный в стихах. Мир, где величаво шествовали знатные дамы и юные барышни принимали изысканные ухаживания. Мир, заповеданный для нее матерью.

Ночью она снова достала черную книжицу и принялась бездумно листать страницы. Переплетные крышки уже разболтались, и форзацные листы начали отклеиваться. Лукреция случайно заметила непонятную вздутость на внутренней стороне задней обложки: что-то было засунуто под форзац. Подцепив пальцами уголок, она вытащила сложенную вчетверо бумагу. Какое-то письмо.

Развернув листок, девочка увидела, что он исписан почерком матери, только на сей раз не тщательным, а торопливым, словно ее рука не поспевала за мыслями. Лукреция начала жадно читать, выхватывая глазами отдельные слова и фразы: «Возлюбленный мой, теперь наша радость воистину полна… с моим разрешением от тягости любовь наша станет безмерной… вожделенное прибавление во мне есть прибавление нашего с вами счастья…»

Вожделенное прибавление… Так это же я, догадалась Лукреция, это же маменька обо мне писала. Широко раскрытыми глазами она пожирала строки, в которых ее мать изливала свою радость, что во чреве у нее растет дитя. У Лукреции тоже стеснилось в груди от нахлынувших чувств, и она задалась вопросом, уж не возродилась ли в ней чудесным образом радость давно покойной матери? Наконец она дошла до последних строк.

Пусть ликует весь Бакленд, милорд, ибо грядет мое величайшее счастье. Долина вновь обретет надежную защиту. Посланная нам благодать отведет прочь мертвую длань стародавней клятвы. Да будет древний завет заменен моим! У Вас будет сын, Уильям. Сердце подсказывает мне. У Вас будет сын.

Слова поплыли перед глазами Лукреции. Письмо выскользнуло из рук и упало на пол.

— Пир святого Иосифа? — переспросил Питер Перз. — Никогда о таком не слыхал.

— А тебе и не положено, — грубовато ответил мистер Банс с другого конца стола. — Если сэр Уильям одиннадцать лет кряду не принимает ни единой души, а потом в один прекрасный день просыпается и решает иначе, не нашего ума дело обсуждать волю хозяина. И если он выбирает Гектора Кэллока, которого ненавидит, как самого Сатану, и приглашает его на день святого, о котором я сроду не слыхал, не черни вроде нас задаваться вопросами зачем да почему.

По приказу мастера Джослина несколько слуг отправились к воротам и отодрали доски, которыми те были заколочены. По дому мгновенно разлетелись слухи. Граф приезжает с епископом Каррборо. Нет, с королевским советником. Нет, с самим королем.

С кухонь теперь доносился шум иного рода, похожий на постепенно нарастающий грохот далекой тяжелогруженой подводы. В хозяйственном дворе громоздились кучи мешков и корзин. Шлепая взад-вперед по залитому грязной жижей полу судомойни, Джон слышал глухой стук бочек, перекатываемых по булыжнику, и звон ключей Генри Пейлвика. За четыре дня до праздника святого Иосифа Альф заявил, откидывая со лба рыжие волосы:

— Мое мнение такое, что никто приезжать не собирается. Просто мистеру Паунси взбрело на ум помытарить нас хорошенько.

— Может, никакого графа Форэма и в помине не существует? — предположил Питер Перз.

— О, граф Форэм существует, не сомневайтесь.

В дверях подсобной, привалившись плечом к косяку, стоял сальноволосый мужчина в замызганном горчичном жакете.

— Он здесь, — продолжал незнакомец. — Сэр Гектор, леди Каролина и их возлюбленный сын Пирс. Ну и челядь, разумеется.

— Какая челядь? — спросил Альф, озираясь по сторонам.

Потрепанного вида мужчина взял табурет, уселся в углу у входа и оскалил в ухмылке кривые желтые зубы.

— Пандар Крокетт, к вашим услугам. Повар его светлости. А под челядью я разумею себя самого, горничную да пару-другую малых, которых отскребли от пола в захудалой гостинице и пинками прогнали через ливрейную комнату сэра Гектора. Теперь они зовутся лакеями.

* * *

В кухни вносили говяжьи и свиные полоти, уложенные на шесты. По широкому коридору таскали взад-вперед подносы с хлебами. Печи Вэниана пыхали жаром. Из погребов выкатывались огромные дубовые бочки, во дворе росла куча дров, подвозимых телега за телегой. Только Филип и Джон в судомойне оставались в стороне от общей суеты, занимаясь привычной работой под недреманным оком мистера Стоуна. Джон чистил водосток в полу, Филип выскребал лохани. Уступкой судомойни по отношению к гостям сэра Уильяма стал мешок чистого песка. Утром в день пира, когда поварята собрались на завтрак в подсобной, из главной кухни исходила странная тишина. Потом поварешка Сковелла гулко ударила по котлу.

— По местам!

— Ну все, началось, — вздохнул Альф.

Джон увидел, как Колин и Льюк подвязывают кожаный полог, отодвинутый в сторону, и распахивают двойные двери. В подсобную ворвался оглушительный кухонный шум: треск огня, лязг сковород, звон котелков, глухой стрекот ножей по разделочным доскам. Повара орали приказы поварятам, которые носились взад-вперед как оглашенные, уворачиваясь друг от друга, и мельтешили перед пышущим жаром очагом, где кипели огромные чаны воды и скрипело гигантское вертельное устройство.