Книга Наемник - Чарльз Холдефер

– А мне не нужно. Я справляюсь лучше, чем ты думаешь. И не так уж много я от тебя прятала.

– Рад слышать.

– Должно быть, ты чувствуешь себя виноватым, – заметила она. – Иначе ни за что не предложил бы подобную вещь. Что произошло в Гарден-Сити?

– Я же рассказывал. Прекрати так на меня смотреть. Господи, ну и Рождество выдалось.

Она знала только, что у Вернона с «Вигглз» возникли финансовые трудности и что я ездил туда поддержать брата. Я намекнул на азартные игры, но не признался, что подписал документы на передачу «Ароматного яблока». Когда Бетани узнала, что я не видел ни Джулии, ни детей, она, естественно, обратила все свои подозрения на Вернона. Она решила, что он связался с другой женщиной и попал в переделку; кобелем был, кобелем и остался, опять сперма ударила в голову. (После эпизода с Мисси ван Дюссельдорп она относилась к моему брату без малейшей симпатии.) Если Бетани и заподозрила меня в чем-то, то лишь в недостаточной откровенности; она решила, что я покрываю его выкрутасы. Похоже, никаких подозрений по поводу моей спермы у нее не возникло. В данном случае это меня вполне устраивало.

А чувство вины? Разумеется, и по многим разным поводам, но я сам не знал, как к этому отнестись. Все было так сложно. Ну трахнул Денизу, но это было одноразовое событие, да и закончилось не самым лучшим образом; помог Вернону, для него это был последний рубеж обороны, нас он полностью разорил; вообще, поездка в Гарден-Сити ассоциировалась для меня с предательством и тайным сговором за спиной Бетани. И все же чувство вины смешивалось во мне с другими эмоциями, – я был рад, что поехал. Да, рад. Пережитое в родном городе вернуло мне самого себя, и не только в смысле секса. Из всех событий секс был самым незначительным – более того, единственным, с которым можно было и не спешить. Остальные события, как оказалось, были неотложными. Может, человеку поумнее меня не обязательно делать глупости, чтобы чему-то научиться. Может, ребенку не обязательно трогать горячую плиту. Но за время этой короткой поездки со мной что-то произошло. Разговор с Денизой заставил меня вновь прислушаться к себе самому. Я слишком долго считал, что если не вижу ответа, то это значит, что истина более жестока, чем мне хочется, и лежит глубже, к тому же не на виду. Но теперь, оглядываясь на свои действия и мысли, я чувствовал себя так, будто пытался воспользоваться незаслуженной привилегией. Слова отдавали пустым пафосом. Читая Денизе лекцию, я сам вел себя как наивный сосунок. Но – и это самое главное – вместо обиды и разочарования я чувствовал облегчение.

Потому что теперь я мог оставить притворство. Мне больше никогда не придется так думать. Точно так же, после первоначального шока от слов Вернона, когда гнев начал немного стихать и я занял место в самолете, чтобы вернуться к Бетани и детям, я вдруг понял, что чувствую себя свободнее, легче. Часть моей жизни, связанная с родным городом и садом, от начала до конца представляла собой борьбу и длилась так долго только потому, что я был хозяином. Я возвел сохранение семейного бизнеса в добродетель. Теперь, одним росчерком пера, я отдал все. Жестоко, но эффективно. Теперь я свободен!

Да, Джордж свободен! Может быть, все дело в недосыпе, но я с трудом удерживался от слез. И понял к тому же, что это отнюдь не слезы печали и сожаления. Внезапно я понял, что у меня хватит решимости уйти из «ПостКо» и навсегда порвать с Гарден-Сити. Для детей это тоже будет благом. Я не буду навязывать им это наследие. Я сделаю Кристофера и Джинни новыми людьми, пусть они будут лучше нас. Я всегда считал себя достаточно умным человеком. Способным на большее. Такое впечатление, что я поддался на уговоры окружающих и согласился забыть об этом. Да, теперь я обрел свободу. Ни Дениза, ни Вернон не подозревали, какую они оба оказали мне услугу.

На пути в аэропорт дети вели себя образцово. Стояла хорошая погода, в воздухе кружили редкие снежинки, горизонт был практически чист. Я обдумывал следующие шаги. У меня горел желудок и дрожали пальцы – но не от нервов, а из-за огромного количества кофе, выпитого, чтобы не заснуть. Я твердо решил оставить работу в «ПостКо», но хотел все же написать подробный рапорт о № 4141. Путь это будет мой последний рапорт изнутри организации, где невозможно поставить под сомнение уровень допуска написавшего его человека или законность получения информации. Если я не напишу такого рапорта, кто напишет? Уж точно не Берти. Кроме меня, некому.

Но, кроме всего прочего, нужно быть практичным. Я человек семейный и ответственный. Именно поэтому я собирался вернуться на остров один, закончить с этим делом и подать в отставку. Бетани ничего не знала о моих планах, объясняться было еще слишком рано – но после ухода из фирмы было бы глупо и страшно дорого везти жену и детей обратно в Америку за свой счет. Особенно если учесть, что в Гарден-Сити у нас больше не было никаких активов. Нет, пришло время Джорджу проявить инициативу и тщательно все спланировать.

В аэропорту я сказал им:

– Почему бы вам не присесть здесь на минутку. Я хочу убедиться, что все эти километры учтут нам в программе скидок для часто летающих пассажиров.

Прежде чем она успела ответить, я унесся прочь и растворился в толпе отпускников. Отыскал мужской туалет и вошел. Место оказалось оживленным – постоянно занятые писсуары и парни с растопыренными пальцами возле ревущих сушилок. Я прошел дальше, отыскал пустую кабинку и вошел.

Оказавшись за закрытой дверью, я достал их билеты и паспорт Бетани, куда были вписаны и имена детей. Затем вытащил ножницы и приступил к работе.

Работа оказалась еще та – особенно толстая обложка паспорта и фотография, закатанная в пластик. Ножницы, естественно, были туповаты. Я сидел на унитазе и кромсал бумаги, прислушиваясь одновременно к шуму сушилок и объявлениям по громкой связи, к пронзительной музыке и шуму воды. Разрезая фотографию Бетани, я почувствовал странную боль. Я делаю это и ради тебя тоже.

Я зашел так далеко, что хода назад уже не было, – ведь невозможно собрать клочки и восстановить документы в первоначальном виде. Уничтожать паспорт противозаконно: я теперь был нарушителем на собственной территории.

– Начинается регистрация на рейс номер 204…

Я заторопился. Паспорт и остатки авиабилетов отправились частью в унитаз, частью в корзинку для бумаг и мусорный контейнер возле экспресс-кафе. Я старался разбросать их как можно шире.

– Наконец-то! – встретила меня Бетани. Кристофер раскрашивал что-то в школьной прописи, Джинни скакала на одной ножке, изобретая какую-то собственную игру на разноцветных плитках пола. – Ты что, не слышал объявления? Что тебя задержало?

– У нас проблема.

– А? Как это?

– Мне так жаль! Я двадцать раз, не меньше, перерыл свою сумку. Когда я подошел к стойке, оказалось, что у меня нет билетов. Так и не смог найти.

– Что?

Бетани повторила это несколько раз, и достаточно громко. На нас начали оборачиваться. Кристофер отложил прописи и внимательно наблюдал за нами; Джинни тоже среагировала на тон и выражение лиц, замерла и скуксилась; она часто так делала перед тем, как заплакать.