Книга Лев правосудия - Леена Лехтолайнен

— Однажды Кейо вывихнул мне руку. Мы якобы боролись. Я просил его отпустить меня, но он только смеялся. Потом, помогая мне добраться до врача, он сильно сожалел о своей неосторожности и сказал, будто не понимал, что я моложе и слабее. Мне тогда было десять, а ему шестнадцать.

Служить в армии Кейо понравилось, и в это время он встретил твою мать, Аннели. Он хвастался своим родителям, что нашел жену. Считал, что это настоящая любовь, и я этому совсем не удивился, когда увидел Аннели.

У родителей Кари Суурлуото был деревенский дом на Юанкоски, и родня собиралась туда на сенозаготовки. Туда же Кейо впервые привез Аннели, чтобы познакомить с родственниками. Деревенская девушка из Туусниеми, получившая профессию школьной учительницы, усердно принялась за работу по дому, размахивала вилами и варила кофе. Своей энергией она очаровала родителей мужа, которые сначала приняли ее недоверчиво: ведь будущая невестка хотела стать учительницей, то есть стремилась подняться на более высокую ступень в обществе.

— Мои родители даже в начальной школе не учились, да и родители Кейо тоже. Но Аннели… Аннели была как ангел. Было легко представить, что дети полюбят ее. Я сам чуть не влюбился, хотя понимал, что она не взглянет на парня на пять лет моложе, к тому же брата ее жениха. И все же против воли я мечтал о ней. Она относилась ко мне дружелюбно, не презирала, даже запрещала Кейо меня дразнить. В ней было стремление оберегать.

Рысь, чуть не сказала я. Возможно, моя мать была рысью. В Нью-Йорке я познакомилась с учением о животных-тотемах, в мифологии индейцев рысь считалась защитницей и носительницей тайн. Я помнила, как мать до последнего прикрывала меня от разъяренного мужа и затолкала в безопасное место.

— А Кейо ревновал ее ко всем, даже ко мне, подростку. Это проявилось на свадьбе. Я танцевал с Аннели и, пожалуй, держался к ней слишком близко и никак не мог отпустить. Наверняка Кейо видел, что у меня в это время было на уме. Наверное, он мог бы наброситься с кулаками на нас обоих, но не посмел, потому что рядом был брат Аннели. Его звали Яри. Приятный человек.

Узнав, что Кейо убил жену, Кари Суурлуото не удивился. Он был потрясен, опечален и, конечно, взбешен, но не удивлен. Вся семья знала, рано или поздно что-то такое произойдет, но вот в том, кто виноват в трагедии, они разошлись во мнениях. Отец Кейо умер в то же самое лето, когда родилась Хилья, поэтому высказаться не успел, но мать Кейо считала, что Аннели получила по заслугам. Дескать, всегда крутила задницей и строила глазки.

— Она и правда так себя вела? Скажи прямо, я это как-нибудь перенесу.

— Как посмотреть… Конечно, я мечтал о том, чтобы улыбки и объятия Аннели означали нечто большее, чем просто дружба. Но едва ли. Аннели была веселой и открытой. Она родом из-под Выборга, ее мать приехала оттуда в эвакуацию. Ой, как мне было жалко на похоронах твою бабушку. Она ведь и сама умерла довольно скоро после этого?

— Прожила еще несколько лет, но силы ее были подорваны. Меня вскоре забрал у нее дядя Яри.

— Тебе там жилось хорошо? Моя мать не хотела взять тебя к нам, наверное, боялась Кейо. И не напрасно, он ведь дважды совершал побег.

Мир вокруг меня остановился: замерли тени деревьев на стене, застыла выносившая мусор соседка, будто заколдованная.

— Совершал побег? Кейо Суурлуото, в настоящем Куркимяки, убегал из тюрьмы?

— Из тюремной психиатрической больницы. Дважды. В первый раз, насколько я знаю, его поймали уже через пару часов, но во второй он гулял на свободе трое суток. Об этом не объявляли во всеуслышание, но мать Кейо предупредили, что сын может явиться к ней в Туусниеми. В конце концов его поймали в Куопио: он буйствовал во хмелю посреди рынка и бросал селедку чайкам. Мы тогда жили в Брюсселе, жена состояла на службе в ЕС, а я сидел дома с детьми, поэтому мало что знаю об этом деле. Припоминаю, что он нанес тяжелую травму охраннику и вроде даже причинил вред какой-то молодой девушке. Но это все случилось лет десять назад.

Для меня все это было новостью: очевидно, я в это время находилась в Нью-Йорке. В последний раз отец пытался мне звонить пару лет назад. Я очень старалась не попасть в кадр, когда фотографировали «Санс ном»: конечно, отец находился за многочисленными засовами и электронными замками, но воспользоваться телефоном он ведь мог. Меня бесило то, что я не в силах спокойно слышать его голос. Когда я видела его в последний раз, он держал на руках мою умирающую мать и просил у нее прощения. Не знаю, простила ли мама. Я не прощу никогда.

14

Наш разговор продолжался еще минут двадцать. Кари рассказал, что работает в Леппяваара начальником отделения большой фирмы по торговле бытовой техникой и с радостью повидается со мной, если нужно. Ему хотелось знать, похожа ли я на мать, но я сказала, что свидание разочаровало бы его, ибо я гораздо больше похожа на Кейо. Почему никто не рассказал мне, что Кейо находился в бегах, пусть я даже и была в Нью-Йорке? Все-таки речь шла о моем отце, хотя он, попав в тюрьму, лишился родительских прав. Я поискала в Интернете информацию о Кейо: на сайте про убийства имелись все открытые документы судебных процессов, газетные статьи, даже фотография моего отца. Обо мне, к счастью, было лишь беглое упоминание как о «четырехлетнем ребенке» без указания пола. На нескольких фотографиях был представлен наш тогдашний дом в Лаппеенранте. Я помню, что на лестничной клетке часто пахло булочками: кто-то из наших соседей очень любил печь. Не потому ли мне так нравились пироги тети Воутилайнен, что приносили ощущение безопасности, возвращали в то раннее детство, в котором еще не было утрат?

Пожалуй, для убийства у моего отца не было иных причин, кроме ревности. Возможно, я никогда не узнаю, был ли у него повод ревновать; но пусть бы даже мать и переспала с кем-то по соседству, это еще не давало мужу права убивать. Я не помнила, чтобы к нам приходили чужие дяди, но я вообще мало что помнила, мне ведь было всего четыре года.

Ранним вечером в среду у меня выдалось свободное время, ресторан почти пустовал. И я решила попытать счастья — позвонить Пяйви Ваананен-Хуттунен, проживающей в Куопио. Голос ответившей женщины звучал настороженно, и свое имя она произнесла так неразборчиво, словно желала остаться неизвестной.

— Добрый день, меня зовут Хилья Илвескеро. Не вы ли учились в гимназии вместе с моей матерью, Аннели Суурлуото, в девичестве Карттунен?

Женщина ответила не сразу. На заднем плане слышался шум, кто-то вел жаркий спор по-английски.

Затем он утих: очевидно, телевизор выключили.

— Кто вы такая, повторите.

— Дочь Аннели Карттунен. Хилья.

— Чем докажете? — Женщина глубоко вздохнула. — По телефону кем угодно можно назваться, а я даже номера вашего не вижу, он закрыт.

— Ваша фотография была в альбоме с похорон моей мамы, если вы действительно та самая, кого я ищу. На обратной стороне фотографии написано имя Пяйви Ваананен. На вас было черное платье с юбкой-колоколом, жемчуг и большие очки в золоченой оправе.