Книга Лунный лик Фортуны - Элис Клер

– Благодарю вас, аббатиса, – сказал он. – Могу я спросить брата Савла, согласен ли он?

Жосс подумал, что сейчас Элевайз снова заговорит о втором брате. Но, словно поняв, что она добилась от Жосса всех возможных уступок, аббатиса просто кивнула и ответила:

– Я сообщу брату Савлу. А сейчас, сэр Жосс, вы должны поесть. Я уже распорядилась, чтобы вам приготовили. По крайней мере, я должна быть уверена, что вы отправились на вашу ночную работу не на пустой желудок.

Милон Арсийский, сын заботливых родителей, баловень матери, которая потворствовала ему больше, чем другим, более достойным сыновьям, пребывал в кошмарном сне.

Этот кошмар не имел ничего общего со страхом перед величественным и зловещим Уилденским лесом, в котором Милон прятался и который грозил свести его с ума – по крайней мере, молодой человек пытался убедить в этом самого себя. И он не имел никакого отношения к необходимости, вставшей перед беглецом: выживать за счет хитрости. Буханка хлеба, украденная там, жирный жареный цыпленок, украденный здесь, яблоко, сорванное, когда никто не смотрел в его сторону, и оказавшееся гнилым лишь наполовину, – все эти ловкачества были для Милона маленькими триумфами, о которых ему нравилось вспоминать.

Довольно часто ему удавалось уверить себя, что он вполне сносно заботится о собственной персоне.

Порой он забывал об истинном кошмаре. Однажды целое утро Милон был счастлив. Лежа на животе над ручьем на краю леса, всматриваясь в чистую прозрачную воду и пытаясь поймать пальцами ускользающую серебряную рыбку, он мысленно вернулся в ту жизнь, к которой привык. А когда встал и очистил свою промокшую, испачканную и сильно изношенную тунику, он уже почти с радостью подумал о том, что будет в обед на столе.

И в тот же миг память проснулась – это было мучительно больно.

Его мозг все чаще отстранялся от боли. Милон ощущал, что не помнить становится все легче и легче. Как приятно – продолжать в мыслях жить на этой чудесной земле, где всегда вот-вот наступит обеденное время и Эланора ждет его.

Эланора.

Рыжие волосы – сильные, непокорные, полные жизни… Как и она сама – страстная, энергичная… Ее любовная пылкость и его любовный жар так совпадали, что вся семья и друзья говорили: какая они прекрасная пара, как подходят друг другу. И тогда они отворачивались и хихикали.

Этот их взаимный физический голод они обнаружили сразу. Но были и другие совпадения, которым понадобилось чуть больше времени, чтобы выйти на поверхность. Например, их общее представление о том, что им должно принадлежать. И если это «что» не преподносилось им на блюдечке, они оба готовы были протянуть руки, чтобы схватить.

Какой ясный ум был у его Эланоры! Какой прекрасной она была сообщницей! Как веселились они вместе! Пока…

Нет.

На этом его мозг переставал работать. Отказывался продолжать воспоминания.

Когда такое случалось, Милон возвращался к своему ручью и занимался чем-нибудь полезным, например, чистил и точил свой нож. Или пробирался в свое укромное место. Но там ему зачастую приходилось переживать новую атаку ужаса.

Однажды ночью, вскоре после того, как он впервые пришел сюда, той ночью, с ясным небом и бриллиантовым светом луны, он увидел поблизости человека. Он подумал, что увидел человека, постоянно поправлял себя Милон. Человека в длинном белом одеянии, который держал в руке нож в виде серпа. Человека, который разговаривал с деревьями.

Прижавшись к стене своего убогого убежища, дрожа, побелев от страха, Милон наблюдал за человеком, мелодично и монотонно говорившим что-то, обходя опушку.

Когда человек наконец приблизился к лачугам, Милон зажмурил глаза. От ужаса все внутри него перевернулось. Он обхватил голову руками.

А когда, по прошествии нескольких минут, показавшихся вечностью, Милон собрал крохотные остатки мужества и поднял глаза, человека уже не было.

Это был сон, сказал он себе тогда – и говорил себе много раз позже. Всего лишь сон.

Но иногда, когда Милон был особенно изнурен и подавлен, когда лунный свет лился сквозь листву ветвей, чернеющих на фоне ночного неба, ему казалось, что он видит человека снова.

И каждый раз эта жуть длилась немного дольше.

Пока Милону удавалось побеждать ужас. Если он сосредоточивал свои мысли на прошлом, в котором сияло солнце, и люди были добры к нему, он еще мог прогнать ужас прочь.

Порой Милон вскакивал на ноги и спрашивал себя, что он тут делает. Да, здесь довольно мило, в этом даже есть небольшое приключение – пожить какое-то время одному в собственном лесном лагере, но почему бы не отправиться домой? Почему бы не вернуться к Эланоре, ждущей его в своей постели, к Эланоре, с ее белоснежной грудью и гладкими, округлыми бедрами, столь же готовой к любви, как и он сам, с влажными губами, томно разведенными ногами и руками, зовущими его…

Но, конечно, Эланора не ждала его. Ни в постели, ни где бы то ни было еще.

И он не мог идти домой. Было что-то, что он должен сделать, что-то важное.

С неимоверным усилием, сосредоточившись, Милон заставлял себя вспомнить, что именно.

Но каждый раз сделать это становилось все труднее и труднее. Сегодня, лежа возле потока, когда несколько солнечных лучиков, сумевших проникнуть через листву деревьев, согревали его спину, он вообще не смог сосредоточиться. Вода была такой холодной, такой чарующей, стремительно несущейся над дном, что…

Думай!

Нет.

Да! ДУМАЙ!

Неохотно, со стоном, Милон напряг мысли. Но когда сумел вспомнить – тут же взмолился, чтобы ему больше не удавалось это никогда.

И все-таки он должен сделать это – прежде чем нашептывающая ужас темнота и волшебный, призрачный, чудесный мир, в котором он привык находить от нее спасение, станут его единственной реальностью.

Он должен сделать это немедленно.

Сегодня ночью.

Тогда он сможет пойти домой, и Эланора примет его в своей постели.

Когда Милон пришел, Жосс и брат Савл прятались в рощице уже большую часть ночи.

Была очередь Жосса караулить. Заметив тонкую фигуру, осторожно приближающуюся по тропинке к пруду, Жосс сначала подумал, что ему опять мерещится. Такое уже случалось в эти долгие часы. Но то не было игрой света. То был Милон.

Он хорошо двигается, отвлеченно подумал Жосс, – плавно, молча, используя все возможные прикрытия, держась самой глубокой тени. И к тому же он выбрал пасмурную ночь. Жосс подивился умелости молодого человека – когда он увидел его впервые, Милон, с его остроносыми туфлями и причудливым нарядом, произвел впечатление пустого, беспомощного дурачка. В голове Жосса промелькнула мысль каким же должно быть отчаяние, чтобы развить подобные навыки выживания! Навыки, которые включают последнее, страшное средство спасения – убийство, если кто-то преграждает путь.