Книга Тёмный рыцарь - Пол Догерти

На следующий день тамплиеры возвратились в Бэри-Сент-Эдмундс. Беррингтон занялся приготовлениями к поездке в Вестминстер, Изабелла помогала ему, а Майель исполнял роль гонца. Де Пейн, предоставленный самому себе, бродил по аббатству. Благочестивые братья-бенедиктинцы приняли его как гостя короля и как брата монаха из другого ордена. Де Пейн изо всех сил старался освоиться в этом беспорядочно застроенном, похожем на лабиринт монастыре. Часто он блуждал среди монастырских строений, читая молитвы и перебирая четки. Не раз побывал он в церкви с длинным темным центральным нефом, сиживал вместе с монахами в библиотеке или в скриптории, где к полированным пюпитрам были прикованы цепями бесценные манускрипты. Вел и непринужденные беседы с хронистами аббатства, которые сидели среди связок заточенных перьев, свитков тщательно очищенного пергамента и полных до краев чернильниц, а их большие скамьи были завалены ножиками для очистки пергамента, кусочками воска, заставлены горшочками с красками и ящичками с лентами. Вместе с монахами Эдмунд отстаивал заутрени, обедни и прочие положенные по уставу службы. Он с головой окунулся в размеренную монастырскую жизнь, помогая, когда мог, на конюшнях и в кузницах и стараясь при этом почерпнуть какие-нибудь новые сведения о событиях, имеющих отношение к гибели принца. Ничего нового, однако, ему так и не удалось узнать. Братья шепотом, испуганно, говорили, что смерть Евстахия воспоследовала по воле святого Эдмунда — как кара за грехи принца. Так же еле слышно рассказывали они и о Парменио: генуэзец пытался выведать все, что касалось произошедшей в аббатстве трагедии, хотя с монахами держался отчужденно и высокомерно.

С этим де Пейну пришлось согласиться. Парменио отдалился и от своих товарищей, зачастую он даже не являлся на обед в трапезную гостевого дома. Беррингтон и Майель острили по этому поводу, но самого Парменио будто и не замечали, как бы перестав считать его членом своей группы, — не могли простить ему того, что он пошел против воли Беррингтона. Изабелла теперь вела себя с Эдмундом гораздо сдержаннее, а брат ее целиком посвятил себя делам конгрегации, он целыми днями принимал у себя гонцов и посланцев орденских общин со всего королевства. Беррингтон однажды высказал предположение, что Уокин скрывается в Лондоне. Раз так, то и они в ближайшее время отправятся туда и возобновят розыск. Пока же ему необходимо уделить внимание другим делам.

Де Пейн хотел было проследить за Парменио, но отверг эту мысль как несовместимую с понятием чести. У генуэзца были свои дела, и де Пейн решил, что не добьется многого, пока они не прибудут в Лондон. Отказавшись от своего намерения, он, пораженный красотами окружающего ландшафта, стал часто разъезжать верхом по окрестностям, временами сворачивая в ближний лес — насладиться зрелищем того, как пышный зеленый наряд деревьев постепенно, по мере приближения осени, меняется на красновато-золотой. Его очаровывали проявления ни на минуту не затихающей жизни: шевелились и потрескивали кусты, когда сквозь них проскакивали то лиса, то заяц, то белка — множество зверьков, отыскивающих себе пропитание; над всем этим нависал извечный свод леса, где шла своя жизнь, где шумели крыльями и перекликались разными голосами птицы. По обе стороны тропинки царила тьма: могучие деревья росли густо, плечом к плечу, и лишь изредка между ними удавалось разглядеть поляну, покрытую дикими цветами и купающуюся в солнечных лучах. Небольшие стремительные ручьи, журча и пенясь, спешили влиться в бесчисленные болотца и озерца.

Во время таких прогулок Эдмунд видел и другое — мелькавшие призраками темные фигуры. Благочестивые братья со смехом уверяли его, что это просто люди, которым приходится жить в лесу: углежоги, браконьеры, лесорубы из ближних деревушек, а вовсе не ведьмы, эльфы и чудовища из сказок, что сочиняет простонародье. Подобные прогулки успокаивали душу де Пейна, особенно когда он размышлял обо всем, что случилось с того dies irae[96]в Триполи, почти уж год тому назад. В общении с природой постепенно исчезало чувство гнетущего беспокойства, которое испытывал Эдмунд, участвуя в охоте на чародея, ему совершенно не знакомого и никогда не попадавшегося на глаза.

В праздник святого Дионисия[97]он решил снова отправиться на прогулку. Утром отстоял раннюю мессу в честь этого преславного мученика, затем перекусил за пивным столом в монастырской кладовой, а брат Гримальдус с шутками и прибаутками снабдил его в дорогу холщовым мешком, в котором лежали хлеб и сыр, яблоки и вяленое мясо и свежие сливы в придачу. Де Пейн вывел из конюшни своего скакуна и вскоре оказался в гуще леса, где встречались поляны, окаймленные древними камнями. Эдмунд давно уже привык к лесным шорохам и теперь ехал, глубоко задумавшись о переплетении загадок, которое необходимо было распутать. Пришла ему в голову мысль и о том, что монастырские библиотекари могут помочь раскрыть тайну шифра, по-прежнему хранившегося в ладанке у него на груди. Вспыхивали и гасли перед внутренним взором воспоминания: Парменио в той греческой церквушке в Триполи, бросающийся на него с ножом; Майель, пускающий смертоносные стрелы в намеченные им жертвы; обращенный на Эдмунда грустный взгляд Низама, когда они сидели в беседке в саду; трапезная, где умирал в конвульсиях Байосис. Сейчас рыцарь припомнил, что магистр уже в начале обеда выглядел больным и прижимал к себе кубок так, словно предчувствовал скорую смерть. А потом и Евстахий с Нортгемптоном стали жертвами отравителя — вот только кого именно? Монастырский лекарь позднее сообщил, что в кубке архиепископа точно было какое-то ядовитое зелье, но два других кубка, осушенные до капли, ставили в тупик: никаких следов отравы на них обнаружить не удалось.

Позади раздался шум, не похожий на привычные лесные звуки, и рыцарь, выйдя из задумчивости, крепче сжал в руке поводья. Он придержал коня, внимательно осмотрелся и, наконец, углядел три маленькие темные фигурки на дальнем конце поляны. Де Пейн въехал под сень деревьев, соскользнул с седла и углубился в густой подлесок, знаком велев коню идти следом. Расстегнув перевязь, Эдмунд вытащил из ножен кинжал и неподвижно застыл в кустарнике. На тропинку резво выбежали три фигурки. Де Пейн прыгнул и, поймав одну из них, ухватил ее за талию. Не обращая внимания на крики и вопли, он крепко держал пленника, потом улыбнулся, разглядев на перепачканном личике ясные глазки, с испугом смотревшие на него из-под спутанных черных волос. Рыцарь засмеялся и опустил девочку на землю.

Она попятилась, глаза от страха округлились; внезапно девочка остановилась, увидев образок в серебряном окладе с ликом Пречистой Девы, который Эдмунд всегда носил на поясе.

— Подойди, — подбодрил он девочку, — возьми.

Девочка что-то бойко сказала, но де Пейн не понимал ни слова из ее речи. Он снова подозвал девочку, перекрестился и наклонился. Она ухватила образок, и де Пейн отдал его. Потом он распрямился, застегнул перевязь и медленно пошел по извилистой тропинке туда, где щипал траву его конь. Отвязал от седла сумку, вынул из нее холщовый мешок с провизией и обернулся. Трое детишек стояли на тропинке, освещенные сзади солнцем — три черных силуэта, державшие друг дружку за руки.